— То, что и должно быть предложено.
Сэнсэй Курокава посмотрел своему бывшему соученику в глаза.
— Вызов на поединок?
— Да. Вызов.
— А в чем цель?
— Выяснить, кто по праву должен быть сэнсэем Дайдзэн.
— Но ты уже и так сэнсэй Дайдзэн. Я не хочу им быть. Я вполне счастлив и здесь.
Сэнсэй Дайдзэн отпил из чашки.
— Но если я не заслуживаю быть сэнсэем Дайдзэн, я и не должен им быть.
— Заслуживаешь или нет, но ты уже сэнсэй Дайдзэн. Ты творишь школу по своему образу и подобию, и я творю то же самое со своей школой.
— Не усложняй.
Сэнсэй Курокава отодвинул чашку.
— Но Тушечница Дайдзэн — другое дело.
— Тушечница?
— Как приз состязания.
Сэнсэй Дайдзэн задумался и тоже отодвинул свою чашку.
— Согласен.
Состязание между почтенной школой каллиграфии Дайдзэн и Новой школой Курокава состоялось два месяца спустя в монастыре Фукугава. Установили правила и выбрани судей. Состязания начались сразу после восхода солнца. Первыми начинали борьбу новички, затем должны были состязаться ученики среднего ранга, затем — высокого, и в самом конце два сэнсэя должны были вступить в борьбу за право обладания тушечницей.
Утро состязаний было ярко-желтым от солнца. Только несколько ревностных поклонников каллиграфии пришли посмотреть на состязания новичков, но когда стали демонстрировать свое искусство ученики высшего ранга, монастырь был уже битком набит зрителями.
Сэнсэй Курокава отправился в монастырь только ближе к полудню. Он не хотел действовать на нервы, пока состязались его ученики, — это было бы слишком «по-учительски». Ученикам нужно самим ощутить почву под ногами и не бояться, что он заглядывает им через плечо, готовый раскритиковать каждое движение. Но сэнсэй переживал за них и мерил шагами чайную. Он больше волновался за них. чем за свое выступление.
Старуха Курокава наблюдала за его метаниями, понимая, что помочь ничем не может. Попыталась приготовить ему чай или что-нибудь из еды, но он вежливо отказался. Наконец сказал, что отправляется к храму.
Летнее солнце жгло лицо, и он вытер платком капельки пота. Медленно шагая к храму, он почувствовал себя лучше и сочинил стихотворение:
Иду неспешно к храму
Солнце парит, как в бане
Думаю ни о чем
Вокруг монастыря небольшими группами стояли люди, среди которых были и его ученики. Они поклонились, когда он подошел. Казалось, они уже начали волноваться, что он опоздает или не придет вовсе. Один из его старших учеников рассказал об их успехах и трудностях. Сэнсэй похвалил всех. Старшие ученики взяли у него сверток с кистями, тушью, бумагой и тушечницей и проводили до монастыря. В нескольких шагах позади шли новички.
Толпа, набившаяся в монастырь, расступилась и дала ему пройти. Только что закончилось состязание старших учеников, и судьи объявляли победителей. Вторая премия была отдана ученику школы Курокава. а достойным первой премии признали ученика школы Дайдзэн. Сэнсэй Курокава увидел сидящего в углу сэнсэя Дайдзэн — его спина была идеально прямой, а лицо выражало застывшую сосредоточенность, как у самурая перед битвой.
Сэнсэй Курокава занял угол напротив соперника и попытался расслабиться, а один из его старших учеников разложил кисти и приготовил тушь. Главный судья — чиновник из местного общества сёдо — подошел сначала к сэнсэю Дайдзэн и спросил, готов ли он; получив короткий утвердительный кивок, он направился к сэнсэю Курокава и поклонился. Тот ответил, что и он готов.
Главный судья вернулся к остальным судьям, поговорил с ними и начал объявлять завершающий этап состязаний. Он вкратце рассказал об истории обеих школ: история школы Курокава была несравненно короче и беднее истории школы Дайдзэн. Биография сэнсэя Курокава не прозвучала столь внушительно, когда судья кратко представил каждого учителя. Затем объяснил правила, после чего судьи подошли к сэнсэю Дайдзэн и взяли у него футляр, который тот с готовностью им протянул. Главный судья вернулся в центр зала. Он открыл футляр и показал всем Тушечницу Дайдзэн.
— Это символ самой изысканной школы каллиграфии в Японии, самой древней школы, и именно эта тушечница станет призом финального этапа этого состязания.
В толпе послышались возгласы восхищения. У сэнсэя Курокава при виде тушечницы свело мышцы живота. Столько произошло после того, как он видел ее в последний раз. Он взглянул на сэнсэя Дайдзэн, заметил, как тот наблюдает за ним, и залился краской — он не хотел, чтобы соперник понял, что ему не важен исход состязания. Ему просто очень хочется выиграть тушечницу.
— Состязание начинается, — объявил главный судья. Каждый из четырех судей зачитал по стиху, а главный судья прочитал последний. Сэнсэй Курокава записал стихи на клочке бумаги и понял, что это трудные стихи — там есть сложные для написания иероглифы.
Эти стихи легче было написать классическим стилем сэнсэя Дайдзэн, чем его свободно парящим почерком.
Он выбрал два, наиболее подходящие к его стилю, и решил отложить выбор последнего, пока не напишет два первых. Придирчиво осмотрел кисти и бумагу. Представляя, как следует расположить иероглифы, начал писать, и после первой же черты понял, что начал неправильно. Сэнсэй Курокава отбросил испорченный лист, положил перед собой другой и начал снова продумывать наилучший способ расположения стиха.
Он уже начал было писать, но тень сомнения, возникшая в душе, остановила его. В сознание вполз голос его старого наставника: «Всегда представляй каждую черту в иероглифе отдельно, но в то же время представляй их как целое». Когда он был еще учеником, у него уходили месяцы, чтобы понять, чтó сэнсэй имеет всякий раз в виду, и годы, чтобы это воплотить. Представить себе, где каждая черта должна располагаться, было крайне трудно, не рассматривая их как части иероглифов в целом, а каждый иероглиф, в свою очередь, — как часть стиха.
Голос его наставника не звучал у него в сознании — по крайне мере, так отчетливо — с того времени, как он приехал в Эдо. Что еще сказал бы ему сэнсэй? Так много: сосредоточься на кончике кисти, а не на бумаге и не на туши. Думай о смысле стихотворения, и, гем не менее, не думай о нем. Десять тысяч черт на десять тысяч дней. Достиг ли он всего этого?
Кисть его застыла без движения. Он чувствовал, как линии текут из-под кисти соперника. Толпа наблюдала за сэнсэем Дайдзэн — похоже, ее смутило его собственное сомнение. Но за ним наблюдали ученики. Он разочаровывал их; они так хорошо выступили, а он теперь не делает для них ничего.
Сэнсэй Курокава попробовал начать другой стих из выбранных. Попробовал думать о стихе, который сочинил утром, думать ни о чем. Но ничего все равно не стекало из его сознания через кисть. Ему захотелось уйти — отыскать сад, уединенное место в горах, где бы не было людей, где он смог бы позволить сознанию свободно бродить, где смог бы заниматься каллиграфией для себя и лишь когда захочется.
