Но проблемы — отсутствие интереса друг к другу, разговоры, умиравшие посередине, интимная жизнь, постепенно сходившая на нет («Есть настроение?» — «Не-а». — «О’кей».) — все это началось гораздо раньше. Он «углублен» в свои занятия — так Мистер Роберт ответил ей однажды ночью, когда она спросила, что с ним происходит. Потом извинился и пообещал сходить с ней на пляж в ближайшие выходные. Устроить где-нибудь пикник. И они действительно отправились на пляж, но большую часть времени Мистер Роберт провел, вглядываясь в морскую даль, — причем так сосредоточенно и самозабвенно, что, казалось, хотел разглядеть Японию.
Именно тогда Тина догадалась, что Мистера Роберта переполняет разочарование. И она знала, что разочарован он не только в собственной жизни, в торможении с Магистерской диссертацией, в возвращении в Штаты, где он опять оказался на нижней ступени социальной лестницы (учительствуя в Японии, он был на вершине — все-таки сэнсэй). Главным образом, причиной его разочарования была Тина. Она не понимала, чего именно он хотел от нее. Но даже если и понимала — чем бы оно ни было, — он уже укреплялся во мнении, что она не способна дать ему это. Ее предложение остаться в Сан-Диего до получения степени было для него, как она считала, выходом из положения, поэтому она сильно удивилась, когда он так настойчиво захотел, чтобы они остались вместе.
Вернувшись на кухню, Тина вылила остатки кофе. Коричневая холодная и горькая жидкость, покружившись по раковине, устремилась в канализацию.
Беркли
Тина наблюдала, как сэнсэй разводит тушь. Его движения стали значительно ловчее за последние дни.
Они с Годзэном только что вернулись из больницы, куда возили сэнсэя на осмотр. Врач проверил его общее состояние, а физиотерапевт сделала реабилитационные процедуры. Пока Годзэн ждал снаружи, Тина провела сэнсэя внутрь и осталась с ним, пока не закончили.
Сэнсэй Дзэндзэн взял кисть и уставился в чистый лист бумаги. Тина уже стала волноваться, нет ли у него проблем, какой-нибудь когнитивной дисфункции, — когда вдруг он быстрым движением обмакнул кисть в тушечницу и буквально разбрызгал тушь по бумаге. Затем повернулся к Тине и отодвинулся в сторону подальше от стола. Тина проползла на коленях по татами, чтобы посмотреть нарисованное. Рисунок еще меньше походил на японский иероглиф или черту нежели те, которые он писал при ней до этого. Стремительная линия, похожая на волну Капли туши беспорядочно разлетелись по бумаге.
Сэнсэй заметил Тину и протянул ей кисть. Она взяла ее, не уверенная, что понимает, чего он от нее хочет. Сэнсэй поправил кисть так, чтобы пальцы Ханако смотрели вниз, а сама кисть была вертикальна. Шагнув назад, он сделал быстрое движение рукой, проводя в воздухе черту.
Тина обвела рисунок сэнсэя, не прикасаясь кистью к бумаге. Потом еще раз. Сэнсэй убрал этот лист и заменил его чистым из стопки рядом. Прижал верхний край листа, чтобы бумага не сдвинулась. Тина окунула кисть в тушь и занесла ее над листом. Кисть была настолько легкой, что казалось, будто в руке ее нет. Тушь потекла на бумагу, когда она попыталась скопировать нарисованное сэнсэем.
Ее лицо горело, когда она отложила кисть. Ее рисунок лишь отдаленно напоминал каллиграфию наставника. Тина видела, как занимается каллиграфией Мистер Роберт: его наставник отмечал ошибки красными кружочками. Рисунок Тины был бы весь испещрен красным.
Когда она положила кисть, сэнсэй не отрывал взгляда от ее творения. На лице его читалась странная, едва ли не печальная удовлетворенность.
Когда все взбаламучивается
я вижу ясно
всю неясность,
слепящую меня
Интерлюдия
Зимняя луна,
Умирает
Январь 1977 года
Киото, Япония
Двадцать девятый сэнсэй Дайдзэн, Симано наблюдал, как Ханако пишет иероглиф «зима». Ее техника меньше чем за год стала отточенной и элегантной, а работы были исполнены чувства. Закончив поэтическую строку «зимняя луна, умирает», Ханако положила кисть на подставку.
«Фую-но гэцу» — зимняя луна. Первоначальное значение иероглифа «фую» (зима) неизвестно, хотя используемый сейчас знак восходит к фонетическому употреблению пиктограммы «собираться вместе» — так она употребляется в составе иероглифа «сжатый». Это может быть связано с представлением о льде, замерзающем, сжимающемся зимой. Это слово часто употребляется в поэзии, метафорически описывая потерянную любовь, когда сердце твердеет и сжимается. Иероглиф «гэцу» (луна) произошел из пиктограммы, изображавшей луну. Центральная черта символизирует темные кратеры луны. Эта черта должна быть наполнена ощущением медленного, осознанного движения, словно луна проплывает по небу. Луна обычно считается предвестником перемен в счастливом или несчастливом жизненных циклах.
— Хорошо, — похвалил сэнсэй.
— Спасибо, что вы так говорите, но моя каллиграфия сильно отличается от вашей. — Ханако сравнила свою попытку с оригиналом.
— Да, отличается, но все равно хорошо.
— Сёдо говорит многое о человеке, не так ли? — Ханако показала на свою версию иероглифа «луна». — Видите? Моему недостает движения, которое есть в вашем. Как будто луна остановилась в небе намертво. И в чертах моих нет силы, они как-то вянут.
Сэнсэй рассмотрел ее каллиграфию и решил, что она права. Как он мог не заметить того, что стало таким очевидным после ее разъяснений? Чтобы прогнать эту мысль, он спросил:
— Что вам о вас говорят ваши движения кистью? Ханако склонилась над своей работой — движение открыло ее шею сбоку и сзади. Сэнсэй еле справился с желанием прикоснуться к ней. Когда она откинулась назад, ее волосы упали на шею и снова прикрыли ее.
— Точно не знаю, — ответила она. — Может, я не очень сильный человек. И поэтому не иду вперед. Как вы думаете?
— Я могу лишь догадываться. — Он придвинулся к ней, чтобы лучше рассмотреть рисунок. Ханако не отстранилась, и тепло их тел слилось. — Недостаток движения может означать, что вы слишком нерешительный человек.
— Верно, — сказала Ханако. — Я действительно нерешительна. Я должна останавливаться и обдумывать каждую мысль или действие.
Ободренный тем, что она так благосклонно отнеслась к его замечанию, сэнсэй продолжил:
— Так или иначе это проявится в каллиграфии. Подсознание знает, как провести хорошую черту, но ваше сознание считает, что знает это лучше.
Она кивнула.
— Оно хочет все контролировать.
