Ханако вернула полотенца на полку. Похлопала по ним и сказала:
— Это хорошие полотенца. Может, они когда-нибудь мне понадобятся.
Ханако провела пальцем по следам от маркера сэнсэя Дзэндзэн. Черты были сильными, в них узнавался стиль сэнсэя, хоть они и были написаны маркером, а не кистью. Некоторые были явно иероглифическими — частями иероглифов, — но, как и сказала Хана, вместе складывались лишь в бессмыслицу. Она подержана бумагу на просвет, словно целиком иероглиф можно было распознать лишь так.
Ничего. Ни в одном никакого смысла.
И в то же время в них угадывалось какое-то чувство. Ощущение смысла. Она долго смотрела на один, пытаясь уловить смысл без размышления, как это они часто делали на занятиях с сэнсэем. Так много лет тому назад.
Но ничего не пришло. Никакого значения. Никаких ощущений. Она закрыла глаза — рисунок негативом отпечатался на внутренней стороне ее век. Белое на черном. Но все равно никакого смысла.
Она держала рисунки, не выпуская из рук, пока не пришло время надевать кимоно для вечерней смены.
Равновесие
через
противоположность
В разбавленном сознании сэнсэя пронесся молниеносный поток знания, буря осознанности, миллиард синапсов взорвался, превратившись в новую звезду осмысленности. Столько еще нужно решить, но времени практически не осталось.
Но что должно быть решено? Его свет не доходил так далеко. Он лишь освещал вероятность конечной цели. Чем бы она ни была.
Краткая вспышка света растворилась во мраке.
Я не уверен
в этом
пока
но
мне есть
что сказать
Часть вторая
Пути боли
Беркли
— Не знаю, что и делать, — сказал Годзэн. Он только что сообщил Тине, что сэнсэя Дзэндзэн через день выписывают. Ему еще предстоит восстановительный период — придется наблюдаться в клинике, но к обычной повседневной жизни он уже вполне готов.
— Вы не можете быть здесь вместе с ним? — спросила Тина.
Он встал и заходил кругами по комнате.
— К сожалению, я не смогу быть с ним постоянно. У меня еще работа по совместительству Переводы.
— У сэнсэя есть семья?
— Не здесь.
— В Японии?
— В этом-то и проблема. — Годзэн замедлил шаг. — Не думаю, что его семья может нам сейчас чем-то помочь.
— А как насчет сиделки?
— Сиделка. Вот что нам нужно. — Годзэн остановился. — Вы знаете, как это устроить?
— Больница может найти кого-нибудь. И его страховая компания… они должны позаботиться об уходе на дому.
Годзэн опять заходил.
— Страховка. С этим проблема.
— Нет страховки?
Годзэн покачал головой.
— Что же делать? — Он отхлебнул чаю.
— А как насчет его учеников? Они могут здесь дежурить по очереди.
— Хорошая идея. Я свяжусь с ними.
— Я тоже могу помочь. Запишите меня первой.
Сэнсэй Годзэн склонил голову:
— Спасибо.
Теменная доля большого мозга: начинается от центральной борозды (разделяющей зоны коры головного мозга) и доходит до затылочной доли. В этой зоне находятся нейроны, отвечающие за сенсорное восприятие, а также окончания болевых нервных каналов.
Какая вообще польза от сознания? К примеру — боль. Мама осознает свою боль, когда ее тело нападает на самое себя. Тогда почему ее тело не может прекратить свои разрушительные действия? Сознание, видимо, способно лишь на переживание субъективного опыта, вроде «мне больно», но не способно ничего с этим опытом сделать — по крайней мере, оно не может изменить его непосредственным воздействием.
Тетрадь по неврологии, Кристина Хона Судзуки
Отдел хранения данных представлял собой чулан без окон. Тина взяла в руки одно изображение мозга — функциональный скан «МРТ. Каждая картинка была снабжена комментарием, разъясняющим результаты сканирования. Тина должна была назначить снимку номер, ввести аннотацию в базу данных и поместить снимок в архив.
На снимке, который она только что взяла, едва читалось следующее: «Обширное поражение зоны Вернике. Потеря способности понимания речи на 70–80 %. Трудности со связанным речепроизводством».
Тина зевнула — в тихой темной комнате ей хотелось вздремнуть. Она огляделась и уже стала искать, где бы прилечь, как вдруг вошла профессор Портер. Ее волосы были собраны на макушке и зажаты пластмассовой заколкой.
— Как продвигается архивация? — спросила она.
— Нормально. Даже интересно: смотреть на снимки и читать комментарии. — Тина показала рукой на стопку высотой в пару футов. — Начинаю больше понимать в проекте.
— Вот именно. Поэтому мы и даем эту работу аспирантам первого года.
Конечно, кто еще за такое возьмется? — подумала Тина.
Профессор уселась на стул у стола.
— Вы следите за состоянием учителя каллиграфии, о котором рассказывали?
— Он все еще в больнице. Пока не способен общаться.
— И родственников нет?
— Нет, — ответила Тина. — Пока не нашли.
— Я знаю, это может быть нелегко, но нужно постараться. Стоящий объект может сделать исследователю карьеру. Как это было в случае пациента Г. М., у которого после гриппа был поражен гиппокамп
[53] и в результате нарушилась способность трансформировать кратковременную память в долговременную. Каждая минута его жизни протекала так, как будто бы она была первой. пациент прославил не одного исследователя.
— Хорошо, — сказала Тина, — я буду продолжать.
Сан-Франциско
Было уже около десяти, когда Тина добралась до «Тэмпура-Хауса». Люди сидели только за двумя столиками. Тина подождала внутри, высматривая мать, но той нигде не было. К ней подошла Киёми — она держала пачку флаеров со скидками на ужин.
