— Эй? — снова позвала Тина.
Глаза сэнсэя вроде обратились на нее, по крайней мере — на ее голос, но лишь на долю секунды. Он снова закрыл глаза, потом открыл и посмотрел на Тину.
— Сэнсэй?
Его рот слегка приоткрылся, из него вырвалось застоявшееся дыхание, но звука не было. Губы сэнсэя опять сомкнулись и снова разомкнулись. Его глаза закатились вниз, будто он пытался посмотреть на собственный рот. В углу рта выступила капелька слюны. Тина взяла из коробки на тумбочке салфетку и вытерла. Он моргнул от прикосновения, закрыл глаза.
Дверь отворилась, и в палату вошел врач. Ему пришлось слегка наклониться, чтобы не задеть притолоку. На самой макушке у него сияла лысина, словно от протер ее в дверных проемах.
— Родственница? — спросил он, изучая карту сэнсэя.
— Подруга друга. — Она взглянула на больного — глаза его были по-прежнему закрыты. — Вообще-то я аспирантка в Калифорнийском университете. По нейрологии.
— Нейрология, а? Докторант?
— Да.
Он шагнул вперед.
— Доктор Джеффри, — представился он, протягивая руку с длинными костлявыми пальцами.
— Тина Судзуки.
Она пожала его руку.
— На чем-то особо акцентируете внимание?
— Прошу прощения?
— В нейропроблематике, — пояснил врач. — Интересуетесь какой-нибудь определенной темой?
— Я работаю с доктором Портер. По языку.
Одна из его бровей приподнялась.
— Вот как. Афазия?
— Да. Наша исследовательская группы занимается функциональными языковыми отделами мозга.
Доктор вытащил листок из своей папки и показал Тине:
— Можете что-нибудь в этом понять?
На листке бумаге черным было сделано несколько мазков — то были следы маркера. Изображение напоминало иероглифы — те же графические черты, — но Тина не могла понять ни одного из этих знаков.
— Не знаю. Я вижу лишь элементы, которые могут быть частями японских иероглифов, но я не специалист. Я могу прочесть лишь некоторые. Если бы вы дали мне на время эти листки, я могла бы проконсультироваться у тех, кто понимает больше.
Доктор протянул ей рисунки.
— Конечно. — Он нагнулся к сэнсэю. — Привет.
Глаза Дзэндзэна открылись. Доктор вытащил тонкий фонарик и посветил в глаза сэнсэю, поводив лучом из стороны в сторону. Сэнсэй моргнул, но за светом не проследил.
— Каково его состояние? — спросила Тина.
— У него был геморрагический удар в левой доле, вы-звавший некоторые повреждения также и в предлобной зоне. Его состояние было успешно стабилизировано в реанимации, отек мозга уменьшился. Ему повезло, что он приехал сюда всего через несколько минут после кровоизлияния. Удалось приостановить ишемический каскад, локализовать зону инфаркта с помощью лекарств и заморозки.
Он посмотрел на Тину, проверяя, понимает ли она. Девушка кивнула, предлагая продолжать. Он пролистнул несколько страниц в папке.
— Тем не менее, поражение крайне обширное. — Его пальцы нырнули в папку и вытащили снимок. — Да, обширное поражение.
Он протянул снимок Тине. Та всмотрелась. По черным и белым пятнам она узнала коронарный срез мозга. В левом полушарии, там, где здоровая ткань давала бы сероватое изображение, виднелись большие черные зоны.
Тина оторвалась от снимка и посмотрела на сэнсэя: его глаза теперь явно смотрели на нее, хотя лицо по-прежнему ничего не выражало. Она опустилась рядом на колени, и его взгляд последовал за ней.
— Сэнсэй?
Фокус пропал, и глаза его закрылись.
Слов не было — только чувства. Острая боль, мимолетное ощущение — очень больно. Боль стала черной дырой, в которую он провалится, и она пожрет его, как будто всё на свете его оставило.
На короткий миг, который для него тянулся целую вечность, появилось более сильное чувство — стремления.
Перед ним появилось лицо — такое знакомое и такое мучительно чужое. Лицо было перед ним, а он мог лишь пялиться на него. Не мог придвинуться, не мог выразить чувства, которых было так много, что он не мог отличить одно от другого. В нем возникло ощущение знания того, что он знает и должен выразить это, а иначе жизнь его прекратится.
Потом лицо исчезло, тьма покрыла все, оставив лишь легкий гул. Звук далеких чувств.
Говори со мной
мягко
мило
не пряча
чувств
Тина отыскала Годзэна перед входом в больницу — он сидел на скамье. Он встал, когда она подошла.
— Извините, что так долго.
Он покачал головой:
— Нет нужды извиняться.
— В палату сэнсэя пришел врач, и мы долго разговаривали.
— Что он сказал?
— Может, нам имеет смысл где-нибудь сесть и поговорить. У вас есть время?
— Да, время есть.
Тина посмотрела на окружавшие больницу медицинские учреждения и аптеки.
— Не знаю, куда здесь вообще можно пойти.
— Вы не хотели бы поесть?
— Вообще-то я сегодня только завтракала.
— Я могу вас отвезти в одно местечко поблизости. Там неплохо.
— Неплохо мне подходит.
Они сели в машину, и Годзэн отвез Тину к небольшому кафе всего лишь в паре минут от больницы. Там подавали супы и сэндвичи. Они сели за столик у окна. В такое позднее время ели всего несколько посетителей. Столы были покрыты скатертями в красную клетку. Тина заказала половину вегетарианского сэндвича, чашку грибного супа-пюре и холодный чай. Годзэн себе попросил то же самое.
После того как у них приняли заказ и принесли чай, Тина заговорила:
— Врач сказал, что у сэнсэя обширное повреждение, особенно пострадали зоны мозга, отвечающие за порождение и понимание речи. Вот эти. — Она дотронулась до левой стороны своей головы.
— Есть ли надежда на улучшение?
— Они пока не знают, насколько серьезны повреждения. Им нужно взять еще несколько анализов. Часть симптомов — неспособность говорить и писать, даже неспособность понимать, когда с ним разговаривают, — могут быть временными. У него в мозгу образовалась небольшая опухоль — естественная реакция на удар, вызванный разрывом сосуда. Когда опухоль спадет, можно ожидать некоторого улучшения.
Годзэн пристально смотрел на стол, слегка повернувшись к ней одним ухом, будто внимательно слушан.
