— Алло, это сэнсэй Годзэн?
— Да?
— Меня зовут Тина Судзуки, я друг Роберта Смита. Он сказал, что я могу поговорить с вами насчет сэнсэя Дзэндзэн.
После долгой паузы он ответил:
— Да?
— Мне очень жаль, что все так случилось. Короче говоря, я докторант Калифорнийского университета, занимаюсь проблемами мозга. Нейрология. Мой профессор и я хотели бы поговорить с ним насчет его болезни.
Еще одна длинная пауза.
— Я не уверен, что…
Тина хотела сказать: «о’кей, ничего страшного».
— Это для научных исследований. Мы интересуемся тем, как работает мозг, как сознание способно формировать язык. Насколько мне известно, у сэнсэя проблемы с речью и письмом?
— Да, я тоже слышал. Вы хотите провести исследования? Я не знаю, как тут быть.
— Может, мы где-нибудь встретимся и поговорим?
— Поговорим?
— О сэнсэе Дзэндзэн.
Еще одна пауза.
— Хорошо.
— Где бы вам было удобно?
— Удобно? Удобно ли в школе Дзэндзэн? Это около кампуса.
— Прекрасно.
Тина постучала в дверь школы японской каллиграфии Дзэндзэн. На двери висел небольшой каллиграфический свиток, который она не сумела прочесть. Японец, открывший дверь, был почти одного роста с Тиной. Полное, мясистое лицо, мешковатые джинсы, свободный свитер и домашние тапочки, из которых виднелись белые носки.
— Сэнсэй Годзэн? — уточнила она.
— Да. Судзуки-сан?
— Зовите меня, пожалуйста, Тина.
Она сняла обувь и надела тапочки, стоявшие у двери. Они прошли в первую комнату налево, где несколько стульев были хаотично расставлены вокруг двух маленьких столиков. Жестом он показал на один столик, где уже был приготовлен чай.
— Чай, — сказала Тина. — Как любезно с вашей стороны.
— Пустяки.
Тина села, а он разлил чай.
— Сколько времени вы уже в школе Дзэндзэн?
Его голова склонилось сначала в одну сторону, затем в другую.
— Около десяти лет. Я был докторантом по международной экономике. Начал заниматься сёдо с сэнсэем Дзэндзэн на первом году аспирантуры.
— Мистер… то есть Роберт говорил мне, что вы старший наставник школы.
Годзэн слегка наклонил голову:
— Я стараюсь делать все, что в моих силах.
Тина улыбнулась в ответ на эту традиционную японскую скромность, осмотрелась.
— Какая приятная у вас обстановка.
— Спасибо.
Она перевела взгляд на него.
— Мне очень жаль, что с сэнсэем такая беда. Он еще в больнице?
— Да. В реабилитации.
— Надеюсь, он быстро поправится, — сказала Тина. хотя, насколько она помнила из занятий, последствия инсультов неизлечимы. — Роберт сказал, что сэнсэй не может писать? Он больше не может практиковать сёдо?
Годзэн уставился в свою чашку.
— Это самая трагическая новость.
— Еще Роберт сказал, что сэнсэй делает рисунки, в которых вроде бы используются комбинации иероглифических черт. Извините, я не очень-то разбираюсь в сёдо.
«Яку» — вертикальная черта с крюком — является одной из базовых черт «эйдзи хаппо». В конце вертикальной черты надавите сильнее на кисть. Затем быстрым движением кисти руки оторвите кисточку от бумаги в направлении верхнего левого угла. «Яку» значит «прыжок» или «танец». Последнее движение кисти в этой черте действительно напоминает прыжок танцора.
Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.
Годзэн повернулся и показал на каллиграфию в рамке:
— Этот иероглиф изображает «эйдзи хаппо» — во семь основных иероглифических черт. — Он встал и, no-дойдя к изображению, показал, какие восемь черт имеются в виду.
— Вы хороший учитель, — заметила Тина, когда он вернулся и сел.
— Спасибо.
Тина сделала глоток чаю и еще раз по-дружески ему улыбнулась.
— Как вы думаете, сэнсэй бы не возражал, если бы мы поработали с ним в нашей исследовательской программе?
Глаза Годзэна метались по комнате, словно искали где-то ответ.
— Это сложно. Я не могу сказать. Вы могли бы спросить его самого, но не думаю, что он поймет.
— Я могла бы попробовать.
— Вероятно, да. Но поможет ли ему ваше исследование?
— Этого я не знаю, — ответила она. — Я только приступаю к изучению проблемы.
Годзэн несколько раз повернул чашку в пальцах.
— Я поеду в больницу вместе с вами.
Он довез ее до больницы. На дорогу ушло пятнадцать минут — от кампуса к Беркли-Хиллз, до границ Окленда-Беркли. Годзэн нашел место для парковки и они подошли ко входу.
— Я подожду здесь, хорошо?
— Хорошо.
— Его зовут Симано. Это имя, под которым его сюда поместили.
Тина повторила имя и вошла в здание. В вестибюле отыскала схему, на которой было указано расположение реабилитационного крыла. В лабиринте коридоров ей пришло в голову, что Годзэн, быть может, не хотел видеть своего сэнсэя в больнице. Здесь это уже не тот сэнсэй, который учил его когда-то сёдо. А может, он просто не любит больниц.
В реабилитационном крыле Тина обратилась к сестре, сидевшей за рабочим компьютером:
— Могу ли я увидеть пациента по фамилии Симано?
— Сэнсэя? Увидеть-то можете, только он не разговаривает.
— Я знаю.
— А вы кто?
— Тина Судзуки.
Сестра внесла ее имя в компьютер.
— Палата 5-77, дальше по коридору с правой стороны.
— Спасибо.
Тина прошла по коридору и отыскала нужную комнату. Она тихо постучала, затем легонько толкнула дверь. Внутри была типичная палата: две кровати, тумбочки, ширмы и телевизор в дальнем углу. Только одна кровать была занята.
На цыпочках Тина подошла к ней. Японец, лежавшим на левом боку, был накрыт одеялом. Закрытые глаза, спокойное дыхание. По лицу был разлит покой, спутанные волосы — почти полностью седые.
— Э-эй? — позвала она через минуту почти шепотом.
Его лоб, широкий и сильный, слегка наморщился, веки, дрогнув, приоткрылись. Голова дернулась. Тина видела, как он нахмурился, снова моргнул, словно ему снились кошмары. Его веки медленно открылись, показав расфокусированные глаза, пустые, будто он еще спит или вглядывается куда-то в глубину своего сознания.
