— Нет, у вас к этому талант. Может, вы хотели бы принять участие в конкурсе?
— Нет, это не для меня. Я занимаюсь каллиграфией по личным причинам.
Сэнсэй кивнул.
— А вы? — спросила Ханако. — Вы, должно быть. нашли связь между своей личностью и каллиграфией.
Не желая признавать этого, сэнсэй, тем не менее, не был уверен, что понял, о чем она. Не совсем точно, по крайней мере. В своей жизни он шел путем каллиграфии. Был учителем, а теперь стал сэнсэем Дайдзэн — последним за долгую историю школы. Вот, собственно, и все.
— Как сказать… Мне кажется, это очень сложно выразить с определенностью. Да, я стал един с каллиграфией в каком-то смысле. Она определяет мое существование.
— Ваше существование. Это понятно. Но определяет ли она также ваше бытие?
— Мое бытие… Нет, я не могу сказать этого с уверенностью. Как вы можете описать свое бытие как, гм, бытие?
Ханако шевельнулась, садясь поудобнее и сдвинув ноги в одних чулках.
— Мы оборачиваем его множеством слоев. Именно так нас видят окружающие. Мы должны снять с себя в ею эту оберточную бумагу, чтобы обнаружить реальную сущность своего бытия — то, на что мы действительно похожи. — И она слегка склонила голову набок, бросив на учителя быстрый взгляд.
Сэнсэя Дайдзэн переполнило смятение — он вдруг осознал, что не знает, кто он на самом деле. Сущность, запрятанная внутри, плакала и просила выпустить ее. Будто бы Ханако увидела ее сквозь все слои, обмотанные сверху, и коснулась той личности, которой он поистине был, но о существовании которой ничего не знал или никогда не ощущал его.
Он собрал все свое самообладание.
— Видите ли, да, вообще-то…
— Я не знаю, есть ли такая жизнь внутри меня, — сказала Ханако, — но мне хотелось бы проверить, смогу ли я найти ее.
Сэнсэй ничего не мог сказать.
Когда она задавала ему вопрос, голос ее был мягким, как падающий снег:
— А вы не хотели бы проверить, сможете ли найти свою?
Ханако сложила галстук мужа ровно пополам и повесила его среди других на раскладную вешалку в шкафу. Сняла с мужа пиджак, просунула деревянную вешалку под плечи и тоже повесила в шкаф.
— Спасибо, — сказал Тэцуо.
Ханако удивилась и почувствовала, как щеки ее зарделись. Благодарность мужа звучала чуть ли не ласково. Может, просто устал…
— Я хотел бы принять ванну, — сказал он.
— Потереть тебе спину?
Тэцуо поднял бровь.
— Ты не делала этого уже давно.
— Извини, пожалуйста.
— Ну, если хочешь…
Хотя их дом был практически полностью оформлен в западном стиле, ванна была японской: пол выложен плиткой с канавкой для отвода воды, чтобы человек смог помыться и сполоснуться, прежде чем париться в горячей ванне, по форме напоминающей бочку. Ханако выскользнула из колготок, пока Тэцуо снимал оставшуюся одежду. Они вошли в ванную: он — в юката
[32], а она в своем платье и босиком.
Она пустила в ванну кипяток. Тэцуо снял халат и повесил его на крючок. Он сел перед краном на низкую деревянную скамеечку, всего несколько дюймов высотой. Когда он открыл кран, вода полилась сильной струей. Когда температура стала подходящей, он наполнил водой пластиковый тазик и вылил воду себе на голову. Затем стал намыливаться.
Ханако присела на корточки. Взяла у него мыло и стала водить им по плечам и спине, пока муж весь не покрылся мыльной пеной. Затем она отложила мыло и стала массировать его шею и плечи. Ее ладони сдвигались ниже по спине, усиленно растирая ее, разминая его мышцы.
— Ты намочишь платье, — сказал муж. Она потери а его еще немного, затем ответила:
— Ничего страшного.
Он повернулся и притянул ее к себе. Его губы впивались в ее лицо, шею, в рот. Она тоже его поцеловала, когда он склонился над ней. Она лежала на спине, на скользких мокрых плитках, а он задрал на ней платье, немного повозился с трусиками, пока не стащил совсем. Он навалился на нее, а она подтягивала его еще ближе, обхватив за спину, пока он вздымался и снова опускался на нее. Ханако продолжала растирать мыльную пену и массировать его мышцы — они то расслаблялись, то снова сжимались в узлы.
После ванны они ужинали в молчании. Ханако убрала посуду, Тэцуо потягивал бренди.
— Я буду в Токио всю следующую неделю, — сказал он. — Встречи.
— Хорошо, — ответила она.
— Я собираюсь в приют в Дзюдзу-мура на несколько дней, — сказал сэнсэй Дайдзэн Юрико.
Она оторвалась от вышивания и посмотрела на него:
— Да? В это время года? Разве следующий сбор не летом?
— Летом сбор — для наставников, а сейчас это больше мое личное уединение.
Юрико вернулась к вышиванию, затем, подумав, спросила:
— Извини за вопрос, но… У тебя что-то случилось?
— Нет, ничего. Мне нужно время попрактиковаться в одиночестве. С тех пор, как я стал главным наставником, у меня практически нет времени заниматься самому. Мои навыки деградировали. Но если я главный наставник школы, именно они — самая важная часть моего существования.
— Конечно, тебе нужно ехать.
Первый иероглиф — «син» или «кокоро»
[33] — представляет собой пиктографическое изображение сердца и означает «дух». Он используется как в значении «чувства», так и в значении «сознание». Каждая черта должна раскрывать собственную жизнь, особенно — вторая длинная черта. Закончите эту черту энергичным, направленным вверх крючком. Остальные маленькие черты оживляют весь иероглиф, заставляя это «сердце» биться. Порядок черт:
Хотя встречаются исключения, в общем, порядок линий определяется следующими правилами:
1. сверху вниз;
2. слева направо;
3. вертикальные после горизонтальных, если они пересекаются.
Второй иероглиф — «дзё» — означает «похожий». Он, в свою очередь, состоит из двух частей — «женщина» и «рот» — и, возможно. в своем значении ассоциируется с представлением «делать, как велено», хотя у такой интерпретации есть свои противники. «Рот» — квадратный ключ иероглифа «дзё» — состоит из трех черт, а не из четырех. Левая часть пишется первой, затем — верхняя и правые черты одним движением, и в конце пишется нижняя черта.
