Когда она выдвинула ящик, чтобы положить палочки Для еды, вперед из глубины выкатились три пузырька с пилюлями. То были выписанные ей лекарства от болей, мышечных спазмов и депрессии. В ящике также хранился набор шприцов с ампулами «бетазерона», инъекции Которого она должна была делать подкожно через день.
Ханако пыталась следовать предписаниям две недели, но потом решила прекратить — пока не почувствует приближения нового приступа. Инъекции были болезненными и вызывали озноб и тяжесть в голове, но что еще хуже — после них в нее заползала какая-то усталая печаль.
Врач сказал, что такое бывает. У него были длинные волосы и густые усы, прикрывавшие рот. С ней он был приятен и терпелив, разъяснял все так, чтобы ей было понятно. Депрессия — побочный эффект лекарства, как он объяснил. Сказал, что ни за что не прописывает его пациентам, если у них обнаружена депрессия или же склонность к суициду, поскольку средство может вызвать повторы депрессии или же усугубить ее. Он спросил, ставили ли ей диагноз «депрессия».
— Нет, — ответила она.
— Хорошо, — сказал он. И прописал ей антидепрессант. На всякий случай. — Избегайте стрессов, — уточнил он. — Всеми силами избегайте стрессов.
Последний вечер на работе прошел хорошо. Никакого стресса. Все клиенты были веселы и любезны. У нее не было никаких симптомов, никакой боли, покалываний. Никакой потери чувствительности, что было так же страшно, как и боль.
Ханако положила в чайник щепотку чая, потом другую. Ее левая нога слегка онемела, а затем стала покалывать, как будто бы ее ударил слабый электрический ток. Она попыталась этого не замечать.
От прописанных лекарств ее тошнило. Трудно работать в ресторане, если тебя все время мутит от вида жующих людей, от запахов кухни, когда вытираешь со столов остатки еды, разводы от стаканов и капли соевого соуса. И рисинки, не попавшие во рты едоков.
Ей не нравилось чувствовать себя слабой, быть не в состоянии отнести большой деревянный поднос с тарелками тэмпуры, суси или заставленный бутылками пива. Ей не нравилось, что она не может справиться с грудой посуды, так что приходится просить судомоев самим таскать грязные тарелки. Не нравилось присаживаться в кабинете управляющего, чтобы перевести дух, словно она бежала за муниципальным автобусом по Тейлор-стрит до самой вершины Ноб-Хилла.
Ее тревожила не столько боль — покалывающая и пронзающая, или же скручивающая и охватывающая спазмами боль, — сколько слабость. По крайней мере, боль — это ее боль, боль ее тела. Она не вызвана лекарствами.
Ладонью Ханако определила, что чайник нагрелся до нужной температуры. Она вылила горячую, но не закипевшую воду на листья в чайнике.
После чая она все утро занималась стиркой и уборкой. Незадолго до полудня позвонили в дверь. Наверное, это Роберт-сан. Она нажала кнопку, впуская его. Ожидая, пока он поднимется, Ханако выставила две чайные чашечки на маленьком кухонном столе, втиснутом между плитой и окном.
Через минуту-две он уже заходил в кухню.
— О-гэнки дэс ка, Ханако-сан?
— Аригато, гэнки дэс
[30].
Ханако разлила чай и жестом пригласила его сесть. Оба сели и отпили по глотку. После небольшой паузы Ханако спросила:
— Вы слышали что-нибудь о своем учителе каллиграфии?
— Нет, ничего. Сегодня еду в Беркли — посмотрю, смогу ли что-нибудь разузнать. Когда я там был в последний раз, на двери висело объявление о его болезни. И к телефону никто не подходит.
Ханако кивнула. Когда они с Ханой несколько месяцев назад переехали в Сан-Франциско, она рекомендовала ему прекрасного сэнсэя в школе японской каллиграфии Дзэндзэн в Беркли. «Только, пожалуйста, даже не упоминайте мое имя», — поспешно добавила она тогда.
Роберт-сан допил чай и спросил:
— Вы готовы к рэйки?
— Хай, онэгай симас
[31].
Интерлюдия
Уединение в горах
Февраль 1976 года
Киото, Япония
— Сэнсэй, — произнесла Ханако. Падая, легкий снег приятая к веткам в саду сэнсэя Дайдзэн. Снег, попавший на камни, уже растаял.
— Да?
— Я чувствую, что готова учиться дальше.
— Дальше?
Сёдо должно стать способом вашего существования и помимо занятий каллиграфией. Очень трудно полностью сосредоточиться лишь в тот момент, когда необходимо написать истинный, духовный знак се. Невозможно достигнуть такой сосредоточенности всего на несколько минут во время занятий — необходимо взращивать в себе такую сосредоточенность постоянно. Лишь тогда сёдо проникнет в подлинную глубину вашего существования.
Говоря с ним, она смотрела в сторону:
— У меня такое чувство, будто я достигла определенного уровня мастерства, но чего-то все равно не хватает. — Сэнсэй Дайдзэн ничего не сказал. Ханако продолжала: — Я не знаю, как описать свои ощущения. Наверное, что-то еще должно соединить мою каллиграфию со мной истинной.
Сэнсэй опустил свою кисть на резную нефритовую подставку в форме спящего дракона.
— Значит, вы не напиши себя в сёдо, как надеялись на это раньше?
— Нет — еще нет. Пока я чувствую себя домохозяйкой, которая решила брать уроки каллиграфии, чтобы занять себя чем-нибудь зимними вечерами.
— Но вы хорошо успеваете. Вы уже обогнали некоторых учеников, которые здесь занимаются намного дольше.
Ключ «до» — вертикальная черта, является одной из базовых черт «эйдзи хэппо». Черта рисуется прежде всего движением кисти, а не руки. Постепенно уменьшайте нажим, на кисть, ведя ее сверху вниз. Нижнее окончание черты должно смотреть вверх, а не вправо или влево. Если общая структура иероглифа требует тонкости черты, она рисуется быстрее, чтобы избежать дрожания кисти.
«До» буквально означает «усилие», «стремление» или «попытку». Возможно, это объясняется тем, что при написании этой черты нужно стараться держать кисть как можно устойчивее и прямее. А может, требование следовать прямой и есть путь к совершенству?
Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.
Слегка наклонив голову, Ханако произнесла:
— Это, наверное, потому, что я учусь старательнее. Кроме того, я ничем особым больше не занимаюсь.
