– Есть еще и четвертый путь, учитель! – заговорил он, сверля глазами Сиезасыра. – А что, если прибегнуть к защите великих держав?
– До нас ли им? – возразил Красойоргис. – Очень нужны мы великим державам!
– А почему не попробовать? – подал голос Коливас, который после смерти жены остался с кучей детей мал мала меньше. – Пусть лекарь сходит во французское консульство, попросит защиты. Тем более жена у него француженка…
Коливас завидовал бездетному лекарю и проклинал тот день и час, когда, поддавшись искушению, впервые обнял ныне покойную супругу. А через девять месяцев… Чтоб ей пусто было! Не женщина – фабрика! Коливас обвел присутствующих женщин свирепым взглядом.
Мастрапас раскрыл было рот, чтобы высказать свое мнение, но почему-то застыдился.
– Говори, сосед, не тушуйся! – подбодрил его Титирос.
– Да мне что… Как все, так и я, – выдавил из себя Мастрапас и покраснел.
– Вот что я думаю, братцы, – снова встал, пыхтя и обливаясь потом, толстопузый Красойоргис. – Мне кажется, самый лучший путь – разойтись по деревням. Зачем лезть на рожон? В первый раз, что ли? Говорите, ждать кораблей? Улита едет – когда-то будет! Не то что Греция не захочет нам помочь, а просто не сможет, сердечная! И Турции побоится, и собак европейцев.
– Так попробуй еще выбраться! – мрачно произнес Коливас. – С моим-то кагалом!
– Нечего надеяться на Афины, – продолжал Красойоргис. – Одна у нас надежда – на себя! Вот выберете меня своим вожаком – с места не сойти, выведу всех вас в горы с женами, и с детьми, и с подушками.
Все загомонили, стали подвигаться к Красойоргису, а он с гордостью наблюдал, какое впечатление произвели его слова на соседей. Вот так-то! Его не принимают всерьез, потому что он толст, неграмотен и носит латаные башмаки. Ну и напрасно, он им сейчас покажет!
– Что ж, давай обмозгуем твой план! – сказал лекарь, раздосадованный тем, что никто не поддержал его предложения. – Я, сосед, громких слов не люблю!
– Я тоже не люблю, сосед. Но здесь все ясно. Вот послушайте: я подговорю стражу у Лазаретных ворот, у меня с ними свойские отношения. Почему? Лучше не спрашивайте. Перепадает им кое-что из контрабандного товара: то бутыль ракии, то пачка табаку, то коробка лукума… После этого они на все глаза закрывают… Вот и теперь подмажу их чем-нибудь, и мы ускользнем из города живые и невредимые!
– Живи сто лет, Красойоргис! – закричал Коливас. – Я верю тебе и вручаю тебе своих детишек!
– И я, – подхватил Мастрапас, бросив беспокойный взгляд на жену, чтобы убедиться, что и она согласна.
В дверь трижды постучали.
– Али-ага! – догадался Сиезасыр и встал, чтобы открыть.
Но вдруг капитан Михалис поднял голову.
– Гони его прочь!
Учитель выглянул в дверь.
– Знаешь, Али-ага, извини, но сегодня мы хотим поговорить одни. Приходи завтра.
Но Али-ага будто прирос к порогу.
– Я пришел вас предупредить, что аги резню затевают.
– Господи! Когда?!
– Скоро, на байрам.
– Зайди-ка на минутку!
Старичок прислонился к дверному косяку.
– Добрый вечер, соседи!
Сегодня Али-ага принес ужасную весть и гордился этим, но, увидев в углу на диване капитана Михалиса, по обыкновению съежился.
– Вы уж извините, не смогу я посидеть с вами. Спешу… Но запомните: аги даже кварталы распределили между собой. На ваш квартал нападут самые храбрые, потому как здесь живет капитан Михалис.
– Хорошо, ступай! – Капитан Михалис махнул рукой.
– Ты разнюхай там, Али-ага, что можно, а завтра вечером приходи, – робко попросил Мастрапас.
Старичок пересек двор, открыл калитку и потащился в турецкую кофейню.
– Дошли до ручки! – сказал капитан Поликсингис, вставая. – Извините, но у меня дела вечером. Все, о чем договоритесь, мне передаст сестра. Но прежде хочу вам сказать: я уйду в горы. Этого требует честь!
– Хорошо, что хоть сейчас вспомнил о ней! – буркнул капитан Михалис.
Поликсингис торопливо вышел. Эмине небось уже заждалась его в постели и жует мастику, прогоняя сон.
Оставшиеся повернулись к капитану Михалису, чтобы услышать его слово. Он почувствовал, как воздух сразу стал чище, не пахло больше мускусом и туретчиной, и поднял голову.
– Соседи! – обратился он к присутствующим. – Позор нам, если бросим Крит в такую тяжелую минуту. Конечно, женщин и детей необходимо устроить в безопасном месте, как тут правильно сказал Красойоргис, а после этого у нас у всех один путь – к оружию! Даже учитель пойдет с нами, даже кир Идоменеас! Все!
Старик Тулупанас сидел, задумчиво теребя пальцы. О сыне, о сыне все думы… Все лицо мальчика изъела болезнь, не осталось ни носа, ни ушей, ни губ. Куда он пойдет, кому он нужен? А если болезнь заразная?.. Позавчера пришли два верзилы, чтобы забрать его в селение прокаженных. Где там! Несчастная мать подняла такой крик, что пришлось отсыпать каждому по горсти серебра, чтобы отцепились…
Старик Тулупанас невольно вздохнул, все повернулись к нему.
– Что с тобой, сосед?
– Ничего… Что со мной может быть? – Глаза у него увлажнились. Помолчав немного, Тулупанас добавил, – никуда я не пойду… Куда мне идти? – И поднялся с места.
Никто его не удерживал. Нащупав дверь, Тулупанас вышел.
– Ну что ж, – заключил Сиезасыр. – Мы пришли к одному выводу. А ты что же молчишь, кир Идоменеас?
– Ты ведь знаешь, как я смотрю на это дело. Да и все вы знаете. Я уже говорил и повторяю еще раз: все, о чем вы сейчас говорите, пустой звук. Пока существует Суда…
– Ну ладно, – прервал его лекарь, еле сдерживаясь, чтоб не засмеяться. – Поговорили, пора и по домам. – Он взял свой цилиндр.
– Ты должен идти с нами в горы! – промолвил капитан Михалис.
– Но я…
– Никаких «но»! Должен! На то ты и лекарь! Ведь будут раненые…
Касапакис посмотрел на жену. Она сидела на другом конце дивана и не очень хорошо понимала, о чем идет речь. То и дело прикладывая ко рту платочек, женщина надрывно кашляла. Ей до ужаса надоело смотреть на эту критскую «железную дорогу», проходящую мимо их дома. Далекой, недосягаемой, фантастической сказкой казался ей теперь Париж… Вот сяду на какой-нибудь корабль, думала она, или на баржу, или хоть в ореховую скорлупку и поплыву… поплыву…
Капитан Михалис встал.
– Ну что ж, обо всем поговорили, все взвесили… – сказал он и пошел к себе наверх, досадуя, что слишком уж разболтался на этих посиделках.
Соседи сразу вздохнули свободнее, зашумели, в разговор включились женщины. Сверху спустилась Риньо, угостила всех ракией, сладостями, кофе.
