Интонация Германа меняется. Оказывается, мы до сих пор можем разговаривать нормально.
— Не знаю, — жму плечами, — а ещё… — мне вдруг в голову приходит мысль, которую за прошедшие сутки я прокручивала в голове ни раз. — Он говорил, что у него есть в фирме глаза и уши. Когда только я переехала в Питер, в столовой парочка девушек называли его Серёженькой и выражали восхищение, а вчера я одну из них встретила в управленческом секторе, а раньше там никогда её не видела. Она так быстро шла по коридору, что налетела на меня. Впрочем, у нас многие носятся из кабинета в кабинет. Я не хочу наводить поклёп…
— Проверим, — коротко бросает Герман. — Сядь, пожалуйста, — просит он, похлопывая по покрывалу, — мне сложно смотреть на тебя, когда ты стоишь.
Жму плечами и подхожу к изголовью. Сажусь с ногами и откидываюсь на спинку, думая, что, возможно, разговор ещё не окончен и затянется надолго. Но Островский перемещается ближе, обнимает мои ноги и устраивает голову на коленях. Как тогда, неделю назад в номере отеля. И также как неделю назад я ныряю пальцами в его взъерошенные волосы, чтобы погладить и успокоить.
Это уже сильнее меня, на уровне рефлексов, что ли.
Несмотря на гадкие слова, что он тут наговорил, мне на какую-то тысячную долю процента становится спокойнее.
Я вспоминаю, что передо мной тот самый мужчина, который любил меня много ночей подряд, который целовал мои шрамы, помогал перебороть страхи, был нежным, добрым, понимающим. Он ведь всё ещё здесь. И он страдает. Ему больно и именно поэтому он хочет сделать больно мне.
— Варя, мы с тобой поговорим, ладно? Только завтра, хорошо? — он закрывает глаза, пока я нежно глажу его по волосам. — Я чертовский устал, не спал уже двое суток. — Глубокий усталый вздох. — Но я тебя никуда не отпущу, понимаешь?
— Понимаю… — тихонько отвечаю следом.
Когда его дыхание выравнивается, я так и сижу в темноте, боясь шелохнуться. Руки Германа каждый раз, когда я пытаюсь пошевелиться, рефлексивно сжимаются сильнее, не желая меня никуда отпускать.
Оставляю всякие попытки выбраться. Да и пока не стремлюсь, если честно. Мне надо подумать. Переварить всё, что я услышала. А ещё — решить, как мне помочь Герману. Потому что чувствую, я могу это сделать. Мысль такая тонкая и эфемерная, но она уже рождается на задворках моего сознания, хотя пока и не формируется в конкретный план.
Мне не хочется, чтобы он второй раз терял всё и был вынужден начинать с нуля. С чего он взял, что мне известно что-то о его положении? Почему решил, что я второй раз ударю по самому больному?
Теперь же он атаковал первым, будто желал тем самым избежать ещё большего разочарования. Один раз я уже разрушила его привычную жизнь. Да он обидел меня, но это ни на что не повлияло, кроме моей гордости и моего разбитого сердца.
Неделю назад мы во многом признались, обсудили прошлое, оба пожалели, что поступали неверно, часто под влиянием импульса, без оглядки на мнение друг друга, но мы не сделали главного. Не сделали ничего, чтобы заслужить взаимное доверие. Вот и весь секрет. Я подсознательно не доверяю Герману, а он — мне. И мы ни черта не сделали, чтобы это исправить.
Можно беспрестанно повторять, как тебе жаль, но слова без дел — пустой звук.
41
Утро вползает в комнату мрачной медлительной тенью. Ровное дыхание Германа сообщает мне, что он ещё спит. Если, как и говорил, не спал больше двух суток, то организм может добирать часы отдыха сверх обычной меры. Но сейчас это мне даже на руку. Я долго сидела, обдумывала план. Даже провалившись в небытие, то и дело выныривала из него, барахтаясь в сумбуре сна и бодрствования.
Очень осторожно поднимаюсь с кровати, укрываю Островского пледом с кресла, сама иду в ванную, чтобы плеснуть воды на лицо и привести себя в порядок. Мне нужно спокойное место, чтобы сделать то, что я задумала. Поэтому тихонько одеваюсь и тайком выбираюсь из дома.
Кафе на соседней улице уже работает, я беру капучино, половину которого с трудом вливаю в себя, и еле дожидаюсь восьми утра, чтобы сделать звонок. Сегодня воскресенье и, честно говоря, так рано беспокоить Пашу мне не хочется, но если я что-то решила, мне надо это сделать срочно.
Варганов берёт трубку на втором звонке. Раньше бы он меня сбросил, но наши взаимоотношения заметно потеплели за минувшее лето и осень.
— Кое-что меняется, — усмехаюсь я, скорее нервно, чем искренне. — Раньше бы до полудня в выходной я до тебя навряд ли дозвонилась.
— И тебе привет, Варь.
— Привет, Паш, — не могу удержаться и тяжело необдуманно вздыхаю.
— Что-то случилось? — тут же спрашивает он. — Глупый вопрос. Точно что-то случилось, раз ты звонишь мне, а не Нике.
Мы закрыли недопонимание между друг другом и вполне сносно общаемся, а с Никой, его девушкой, мы даже сдружились. Ну, сдружились мы ещё до того, как она стала его девушкой, но это к делу не относится.
— Да, — подтверждаю, — думаю, Ника тут мне не поможет. Как она, кстати?
— Как ни странно — ещё спит.
— Привет ей там от меня передавай, как проснётся.
Набираю побольше воздуха в лёгкие, решая переходить к сути звонка.
— Мне нужно, чтобы ты организовал мне встречу со своим братом.
— С Кириллом?
— А у тебя другой брат есть?
— Эм…
— Ладно, извини, — я взбалтываю пластиковой палочкой кофе в чашке. — На аудиенцию в офис к нему записываться загодя надо, да и не уверена, что он меня примет. А переговорить хотелось бы сегодня. Я бы подъехала, куда он скажет. Пожалуйста, — добавляю в конце с некоторым отчаянием.
Если дело касается Германа, я готова и просить. Даже для моих ушей эта просьба звучит, словно бред. Но я не знаю никого круче и влиятельнее Кирилла Варганова, кто мог бы как-нибудь исправить ситуацию тем способом, который пришёл мне в голову. Призрачная такая надежда, маленькая, но вдруг он согласится? Мне бы хотелось попробовать.
— А повод какой? — следует логичный вопрос от Паши.
— Личный, Паш, личный повод. Надо с ним потолковать об одном деле.
Мне почему-то кажется, что если Пашка попросит за меня, Кирилл не откажется. Хотя он до сих пор злится за то, что я внезапно ушла из компании, увела людей и парочку контрактов прихватила. А что поделать? Я их долго обрабатывала. Партнёры уже привыкли работать со мной, поэтому и ушли следом. Личные отношения в бизнесе решают многое.
Я коротко обрисовываю Паше ситуацию, и он обещает перезвонить чуть позже.
— До полудня управишься?
— Раньше. Жди, — лаконично обещает он.
С Пашей у нас сложились странные отношения. На работе всё было прекрасно, пока не закрутился глупый никому не нужный роман. С моей стороны — отчаянная попытка забыть-таки, наконец, Германа. Но не забылось. Из фирмы Варгановых я ушла по собственной инициативе, чем, кстати, немало удивила Пашу. Никто меня не гнал, а то, что народ потянулся за мной, так прессовать сотрудников надо меньше. Кирилл Максимович мастерски этим занимался — наводил ужас и приводил в трепет одновременно.
