Я услышала, как она сказала, что нет у нее и надежды на того, с кем вроде бы и пройдено немало, но совсем немного так, чтобы было понятно: одна в беде не окажется, он рядом, к нему есть доверие.
Женщина на самом деле многое может вытянуть, на многое пойти, от многого отказаться, но для этого ей важно именно вот это – понимать, что она не одна в любой беде, на мужчину, что рядом, можно надеяться, можно опираться, можно доверять.
А если нет такого мужчины, то она все равно может. Не может лишь тогда, когда кто-то создает видимость своего присутствия, а на деле только питается жертвами, считая себя вполне достойным любой из них.
Проложить себе путь на выход трудно, очень. И времени иногда проходит очень много до того первого вдоха, в котором начинаешь возвращать себя самому себе и чувствовать это так же пронзительно, как землетрясение, которое тебя не похоронило. Но один этот вдох уже окупает все.
* * *
Задувало сегодня знатно. Поливало мелко, но ощутимо.
Сентябрь грустил свою шумную грусть, на которую имел полное право. Двор возле нашего дома заметно опустел, но самые отчаянные все-таки решились на прогулку.
Отчаянных было двое: немолодая женщина и маленькая девочка. Может быть, бабушка с внучкой, но разве это важно? Первая в ветровке с наглухо надвинутым капюшоном, вторая – в ярком плащике и под зонтом. Сначала встали возле подъезда, огляделись, а потом женщина решительно шагнула под косой моросящий дождь и позвала за собой девочку. Та немного двинулась вперед, но потом остановилась и осторожно уточнила:
– Но ведь мы промокнем?
Женщина рассмеялась и ответила:
– Как пить дать, Ксюх!
– И зачем тогда идем? – возмутилась девочка.
– Чтобы жить в любую погоду, – спокойно сказала женщина, – чтобы ты не зависела от солнечных дней, считая все остальные плохими, и чтобы не отменяла своих планов только потому, что что-то пошло не так. Идем!
Мне хотелось обнять ее. Очень. Потому что, во-первых, я, как Штирлиц, больше всего на свете люблю стариков и детей, а во-вторых, мне очень нравится, когда, разговаривая с детьми, не ищут подмен реальности и доступно объясняют то, без чего им очень сложно будет потом обойтись. Это неправда, что детям всегда нужны сказки, и неправда, что они мало что поймут. Это как им объяснить.
И еще важно самому что-то иметь за плечами, воспитывая не запретами и командами, а своей собственной жизнью.
Не отменяйте жизнь, пережидая сезоны, обстоятельства, настроение. Чтобы жизнь не отменила нас.
* * *
Когда-то рядом с нами жила семья. Жила по-разному, но часто очень громко и еще чаще горько для тех, кто в этой семье был самым беззащитным. Беззащитных было двое: мать и маленькая дочь. В глазах каждой жил подстреленный олененок, который ждал удара. Всегда ждал.
Однажды мы оказались в парке, где гуляли и они. Женщина сидела на краю скамейки, глядя в книгу, но не читая. Мозг перекрывает восприятие и обработку информации при запредельном накоплении стресса, страха и отчаяния. А именно из всего этого она и состояла.
Девочка стояла одна посреди травы, сняв светло-зеленые сандалики. С закрытыми глазами и с прижатой к груди потрепанной уточкой из желтого плюша. Я долго наблюдала за ней, находя привычную для таких детей взрослость. А потом, когда она стала надевать носочки, усевшись на бордюр, я спросила:
– Ты так играешь?
– Нет, я так ухожу, – спокойно ответила девочка.
– Куда?
– Не знаю. Но там хорошо.
Потом мы вместе пошли к ее маме и почти до вечера разговаривали. По большей части о том, куда реально можно пойти, если нельзя оставаться, и о том, почему ребенку лучше иметь опыт бытовых и материальных трудностей, чем опыт насилия и смирения перед ним.
Неделю спустя в соседней квартире было очень громко. Там по-звериному рычал от бессилия тот, кому нужны были штатные жертвы для своего внутреннего монстра, а не любимые люди.
Та девочка сегодня учится на втором курсе психфака. Ее мама – улыбчивый незапуганный человек, который знает любовь и заботу.
Уходить оттуда, где уход может быть приравнен к наказуемому побегу, страшно. Но остаться там – значит погибнуть даже в том случае, если тебе сохранят жизнь.
* * *
Праздник лишь усиливает то, что есть и без него. И ничего не создает на пустом месте.
Один Новый год мне пришлось встретить в поезде. Было слегка обидно, но не очень, потому что еще много лет назад я договорилась с собой не включать в свой опыт завышенных театральных реакций на обыкновенные житейские ситуации. Это, к слову, ощутимо добавило прекрасной легкости во всю мою последующую жизнь.
Итак, со мной была любимая музыка, обещающая удовольствие книга, килограмм мандаринов, радость предстоящей утром встречи и настроение, которое мне определенно нравилось.
Я удобно устроилась в кресле и огляделась вокруг. Одна девушка откровенно плакала в телефон, оправдываясь перед кем-то, кто, похоже, воспринял перспективу железнодорожного Нового года как крушение всех совместных надежд на счастье.
Еще одна пара довольно остро покусывала друг друга, перебрасывая вину за выброшенный на помойку праздник, и делала это настолько серьезно и настолько въедливо, словно обнаружение истинного виновника могло поменять ситуацию.
Кто-то обреченно спал. Кто-то, как и я, обложившись приятностями, был готов ко все-таки волшебной ночи.
И были мужчина с женщиной, которые ровно в полночь разломили пополам шоколадку, разлили в пластиковые стаканчики коньяк, обнялись, поцеловались и слушали до утра музыку с одних наушников на двоих, весело шепчась о чем-то хорошем.
Ждать праздник как способ начать новую жизнь или обрести несуществующее – бесполезно. Как рожать в нелюбви, думая, что так она поменяется на любовь.
Ни один, даже самый волшебный и самый грандиозно отмеченный праздник не подарит нам того, к чему мы не готовы, и того, чему не соответствуем. Именно поэтому в праздники нам хорошо лишь с теми, с кем хорошо и без праздников.
* * *
Можно ли уйти от себя? Можно. Означает ли это предать себя? Если ты уходишь от того человека, который уже однажды себя предал, то нет.
«Живу. Помню. Люблю». Так она всегда пишет мне в конце своих то коротких, то длинных сообщений. Не просто так пишет. И не потому, что красиво. Потому что правда. Теперь она действительно живет, действительно помнит и действительно любит.
А когда-то… Когда-то она предавала себя.
В первый раз – когда долго не могла выбраться из кипяточных отношений. Кипяток в них бурлил не на уровне страсти, а на уровне его зависимости и ее созависимости.
Впрочем, это она сейчас знает, а тогда не знала и называла по-другому. Думала, что вот такая любовь.
