— Сколько же ты пережила, моя хорошая, — искренне сказал Игорь и приобнял меня.
А я от проявления такой нежности едва не заплакала, уткнувшись куда-то в рукав парня.
Этот день не переставал меня удивлять. Придя домой, я растерялась: у нас в гостях, развалившись в кресле, важно восседала Инесса Ивановна, мать Маргариты.
Примечание
1Песня «Осенние листья» Автор текста М.Лисянский, композитор Б. Мокроусов
Глава 2
— Папа, что у нас делала эта ужасная тетка? — зашипела я после ухода мадам. — Вот прицепилась, не оторвешь теперь.
— Что за «ужасная тетка»? — выхватил отец главное. — Стася, девушку украшает воспитанность, а не грубость.
— А что не так сказала-то? — закусила я удила. — Она бесцеремонная, прокуренная тетка из третьесортного кабака, почему ты не видишь очевидного? Так скажешь мне, для чего она приходила? Хотя предположу сама: глаз на тебя положила?
— Не говори глупости. Ей нужно кое в чем помочь. Недавно Инесса купила новую квартиру, почти полностью сделала в ней ремонт, осталось положить паркет, а у бедной женщины деньги на исходе.
— Ты, конечно, вызвался помочь ей в этом непростом деле. Ведь так?
— Ну, да. На даче я обмолвился, что умею выполнять некоторые отделочные работы, поскольку до армии окончил строительное ПТУ и лишь позже военное училище.
— Пусть снова подкопит деньги и пригласит работников или продаст старую квартиру.
— Стася, успокойся. Я обещал ей помочь. И точка, — строго ответил отец.
Обидевшись, я ушла в свою комнату. Нет, у меня не было ревности к отцу, ни в коем случае я не хотела видеть его одиноким и несчастным. К тому же мама, умирая, сказала, чтобы он обязательно женился, только бы дочь не бросал на произвол судьбы. Но не хотелось бы мне, чтобы такой замечательный человек связал свою судьбу с этой развязной женщиной. А может быть, все дело было в Квашняк-младшей? Не нравилась мне эта особа, поэтому я не хотела, чтобы папа общался с этой семейкой?
***
Дни шли своим чередом, я с нетерпением ожидала Нового года. Его приближение чувствовалось не только по волшебной атмосфере магазинов, переполненных елочными игрушками, детскими подарками, не только по украшению городской площади ледовыми скульптурами, но и по чудесному преображению оформленной в цветные иллюминации фойе гимназии. Красота. Осталось только промыть классы и поставить в актовом зале елку. Сегодня генуборка, завтра последний учебный день, потом новогодний праздник — и вот оно счастье: две недели каникул.
Младшие классы вымыли парты, навели порядок в шкафах, а наша задача — выдраить этот грязнющий пол. Всех старшеклассников распределили по объектам. Омрачал событие один факт: уборку нужно делать в кабинете физики вдвоем с Кутусовым.
– Я мою пол, а ты носишь ведра с водой. Согласен?
— Есть встречное предложение: ты моешь пол и носишь ведра с водой.
— Как же много в мире ленивых пуделей и безмозглых волнистых попугаев, — поморщилась я.
— Лови, — крикнул Кутусов и, внезапно развернувшись, бросил мне запечатанную в полиэтилен тряпку. Она, пролетев над крышками столов, мягко приземлилась прямо на мое лицо.
— Гад, идиот, — взвыла я от обиды за такое пренебрежительное к себе отношение и, схватив ведро с водой, плеснула пересмешнику прямо в его радостную физиономию. Вода ручьями потекла по лицу, по футболке и по джинсам.
— Ты что наделала, Маруся?! У, скорпиониха! Убью!
Он бросился бежать за мной, а я, взвизгнув, вылетела из кабинета в коридор, успев хлопнуть дверью. За ней тут же раздался страшный вопль. Это я Кутусова дверью, что ли, приложила? Поначалу мне казалось, что он отстал или вообще не побежал за мной, и сбавила газу, но тут же вскоре поплатилась за то, что недооценила моего врага, оказавшись в железных обручах его рук. Пытаясь вырваться, топталась на его ногах, кусалась, но ничего не вышло: он по-прежнему крепко держал меня.
— Проси прощения, ненормальная, — шипел Кутусов.
— Я не умею.
— Говори: больше так не буду, прости меня, любимый Стасик.
Я запыхтела.
— Не смогу, ты зажал мне грудную клетку.
— Говори!
— Больше так не буду, прости меня, любимый, — я кивала, как болванчик, — пудель, гад, дурак, Кутузов.
Тут я услышала спасительный голос завуча Элеоноры Константиновны:
— Что здесь происходит? Вам сколько годков-то? Десять исполнилось?
Мы стояли молча, наклонив головы.
— Марш на объект, чтобы вымыли кабинет как следует, лично мне его сдадите.
Мы вздохнули и поплелись убирать класс.
— Принимайся за работу, Кутузов. Высохнет твоя футболка, пока будем работать, не беспокойся.
Он весь вечер шипел разъярённым драным котом и плевался в мой адрес цианидами. Я же только похохатывала.
***
С раннего детства мне казалось, что после встречи Нового года в жизни обязательно что-то изменится и только в лучшую сторону. Я загадывала желания, строила планы. Но каждый год привносил в равных пропорциях не только доброе, светлое, счастливое, но и горькое, даже трагичное. Жизнь вообще штука довольно гармоничная, как уравнение с пропорцией, как моя любимая химия.
И все-таки я ждала волшебства. Вот так сидела на последнем уроке и ждала волшебства.
— Марусь, ты почему все время грызешь ручку?
Я, посмотрев в честные и серьезные глаза Кутусова, покрутив основной рабочий инструмент перед глазами, решила, что подвоха ждать вроде не приходится, и ответила так же честно и серьезно:
— Привычка у меня такая, Кутузов. Ничего не могу с собой поделать.
— Не знаешь, что с собой поделать, а для гимназии одни расходы. Не ты дверную ручку… того — сгрызла?
Кому я доверилась? Этому бугагашнику, этому вечному стебку? Смешная, наивная, чукотская девочка.
— Ну ты, юморило, уморил. Забыл, мы же вчера во время генуборки с тобой вдвоем их грызли. Ты с внутренней стороны, а я с внешней. А потом чуть меня не искусал. Делиться не хотел — говорил, в кабинете физики особенно вкусные двери.
Почему-то действительно второй день на двери кабинета, где нас обучали красоте физических явлений, отсутствовала деревянная ручка. Конечно, Кутусов бы не промолчал и выдал бы что-то вроде того: «У тебя родители не физики? Нет? А то выглядишь как неудавшийся научный эксперимент», но прозвенел последний в этой четверти звонок, и мы пошагали домой навстречу своему новому новогоднему счастью.
— Кобыла Пржевальского, — поморщился Кутусов, увидев меня на крыльце гимназии. Это он так намекал на мой невысокий рост и диковатый характер.
