Его лицо — Элис хорошо это видела — окаменело от гнева, и он, целеустремленно прошагав к стулу мисс Бракен через весь зал, сказал этой дамочке ясным, четким голосом:
— Я попрошу вас вернуть собственность моего дяди, мэм, как бы вас там ни звали. Разумеется, не Бракен.
— Что такое? — спросила мисс Бракен. — Какая чертова собственность, ты, мешок сала?
— Драгоценности Гилберта Фробишера. Все. Они были в шкатулке слоновой кости, инкрустированной золотом. Я видел, как вы в начале дня выходили из его комнаты. Отрицайте это на свою пагубу.
— Да боже, и не подумаю отрицать. Мои перчатки и шарф были в чемодане мистера Фробишера, если вы не забыли. Я взяла то, что мне принадлежит.
— Шкатулка для драгоценностей содержала бриллиантовую галстучную булавку, запонки для манжет, запонки для воротничка, брошь — все с фробишеровскими дикобразовыми крестами, все массивного золота, с бриллиантами, очень ценными, как и сама шкатулка работы Кастеллани. Вы забрали шкатулку и ее содержимое из дорожной сумки сэра Гилберта, мэм. Нет никакого смысла отрицать это. Этим вечером вы увидели замечательную возможность поправить свои дела и забрали драгоценности. Если вы вернете их немедля и обещаете утром уехать, я выплачу вам двести фунтов и предам все забвению. В знак уважения к моему дядюшке я не выставлю вас на улицу в такую ночь, но если вы не уберетесь завтра утром, я вызову полицию.
Элис оцепенела, хотя ее первым порывом было предложить Табби смягчить тон его обвинительной речи. Конечно, мысли Фробишера-младшего были искажены гневом, ибо мисс Бракен являлась источником его огорчений — клином, вбитым между ним и Гилбертом. Табби считал миниатюрную дамочку порождением ада, и, если она в самом деле украла драгоценности Гилберта, его гнев можно было понять. Но так ли это? Элис снова вспомнила о серебряных ложках — о той бесстыдной манере, в которой мисс Бракен бросила их себе в сумку. Только ложки — ничтожная добыча в сравнении с драгоценностями, и упоминание о них лишь еще сильнее разъярит Табби.
— Давайте, мадам, — сказал Табби. — Сознавайтесь, если только не хотите висеть.
— Считаю оскорбительным ваше сквернословие при этой доброй женщине, — сказал мужчина, назвавшийся Хиллманом. — Какие у вас доказательства для такого обвинения? Полиция задаст тот же вопрос, понимаете? Есть ли у вас свидетельства, сэр? Одной только вашей неприязни к этой бедной женщине недостаточно.
— Нет у него ничего, — заявила мисс Бракен, смерив Табби презрительным взглядом. — Он вопит на меня, потому что его дядя, хороший человек, любил меня больше, чем его. Этот чертов кит, который зовет себя человеком, просто сам штаны мочит при мысли, что я могла когда-нибудь получить чуток стариковских денежек. Но я ведь теперь ни грота
[28] не получу, так ведь? Не сейчас. Ну как я могу, когда хороший человек мертв? И ты ведь все равно меня ненавидишь, да, мистер Задница? Женщину, у которой один медный фартинг, улетевший с домом, где она была счастлива. Вот вам правда. Вы и ваше постыдное предложение — двести фунтов, когда в вашем кармане десять миллионов! Что мне сказать? Я скажу, что драгоценности взяли вы сами, если там вообще были драгоценности. Почему? Потому что хотите использовать их против меня. Вы ревнивая, низкая свинья, которая только и может куражиться над бедной, одинокой женщиной вроде меня. Позор нам. Весь позор мира!
Здесь мисс Бракен ударилась в слезы, выдернув платок из корсажа и промакивая им глаза. Табби стоял, утратив дар речи. Почти весь его гнев вышел вместе с обличительной тирадой.
— Ну успокойтесь. Вы выбрали нас обоих в друзья, мисс, — сказал ей мистер Смайти. — Никогда не забывайте об этом. Мы, конечно же, вступимся за вас.
Элис увидела, что Генриетта Биллсон замерла у входа в гостиную с огромной чугунной сковородкой — на ней можно было приготовить рождественского гуся целиком. Однако выглядела хозяйка трактира смущенной, будто испытывала сомнения, чью голову расплющить первой.
— Клянусь богом, я разберусь в этом, — ответил Табби, обретая рассудок. — Но предупреждаю, мадам, мое предложение вот-вот испарится. Я намерен обыскать ваши сумки. Любой, кто захочет, может пойти в качестве свидетеля.
— Никто не захочет идти с таким дерьмом, — ответила ему мисс Бракен и гулко высморкалась в платок.
После легкой заминки Табби повернулся к лестнице, а компания продолжила сидеть в молчаливом ошеломлении. Элис заметила, что дождь кончился, и увидела светящиеся ореолы вокруг газовых фонарей на Фингал-стрит. Генриетта Биллсон исчезла, ушла и усталость Элис, хотя головная боль осталась. Про себя миссис Сент-Ив решила, что защитит мисс Бракен, если понадобится, — хотя бы для того, чтобы избавить Табби от горечи раскаяния, ведь спустя какое-то время Фробишер-младший, продолжающий преследовать женщину, которой был так увлечен его дядя — дядя, который в любой момент может войти в трактир, — осознает чудовищность своих поступков и станет презирать себя до конца своих дней.
Табби вновь появился на ступенях, сжимая что-то в кулаке, хотя это явно была не шкатулка слоновой кости. Он выглядел скорее озадаченным, чем разгневанным. В нескольких футах от мисс Бракен он резко остановился и вытянул вперед открытую ладонь, на которой лежали три серебряные ложки.
— А это что такое? — спросил Хиллман, жестко глядя на Табби.
— Это три серебряные ложки, на которых вы можете видеть герб Фробишеров, сэр. Я прощу вас за наглые вопросы, сэр, но вам лучше оставить эту тему. Повторяю: это не ваше дело.
— Наглые? Я наглый? Сначала вы обвиняете эту бедную женщину в краже драгоценностей, а теперь швыряете ей в лицо три ложки? Поддельные ложки, если я могу судить.
— Цельное серебро, и не вам судить. Итак, что эти вещи делают в вашем имуществе, мэм?
— Я их сперла, вот что, жирный ты черт. Я видела, как мой Гилберт умер сегодня, и все, что я знаю наверняка, — что его проклятый племянничек вышвырнет меня на улицу, как и угрожал, потому что ты просто грязный кусок собачьего дерьма с сердцем с сушеную горошину. Я любила мистера Фробишера, свинья ты толстая, и взяла эти ложки просто на память о нем, вот и все. Сейчас они у тебя. Голодать не будешь — теперь у тебя есть чем хлебать свои помои.
— Да, теперь они у меня. Ваш Гилберт, это точно.
— Тогда тебе лучше вызвать полицию, чтобы меня повесили. Богом клянусь, уж лучше пусть меня повесят, чем продолжать разговоры с такими, как ты.
— А что же с драгоценностями? — спросил мистер Смайти.
— Пока отсутствуют, — начал было Табби, но тут как раз раздалось шарканье ног по ступенькам — и появился Уильям Биллсон, державший в вытянутых вперед руках шкатулку для драгоценностей, сделанную из слоновой кости, инкрустированной золотом.
— Я нашел это за кроватью, сэр, когда мы с Хоупфулом подметали. Выпала из сумки мистера Гилберта Фробишера, никаких сомнений.
