– Добрый день, дон Ольмос, – поздоровалась Анита почти вежливо. – Не могу сказать, что сегодня вы так же учтивы, как в день нашего первого свидания возле холма.
Дон Ольмос вынул из своего рванья губку, окунул ее в кувшин с водой, стоящий возле стены, и стал тщательно смывать с лица грим.
– Вы не выглядите удивленной, сеньора. Неужто мне не удалось вас разыграть?
– Знаете… на один и тот же трюк редко кто попадается дважды. Я подозревала, что шайка сеньоры Лусии не так велика, как мы представляли. Да и была ли сама сеньора Лусия? Ведь ее роль сыграли вы?
– Равно как и прочие женские роли в этой пьесе, – скромно признался дон Ольмос, заканчивая свой туалет. – И еще роль сопливого мальчишки, который заманил вас в часовню.
Анита поднялась и села в неудобной позе – расположиться более вольготно мешали оковы.
– Вы не могли бы снять с меня эту гадость? – попросила она.
– Э, сеньора, нет… Мне известна ваша прыть. Я сниму, а вы убежите. Самое большее, что могу сделать, – освободить вам одну руку.
Он отстегнул кольцо наручников от левого запястья пленницы и защелкнул на цепи – так что правая рука Аниты все равно осталась на привязи. Зато теперь можно было сесть, как хочется, и размять затекшие суставы.
– Не желаете ли покушать? – осведомился Ольмос тоном радушного хозяина.
– Нет, благодарю. А вот попить…
Он протянул ей кувшин, в котором только что мочил губку.
– Извините, это все, что есть. Мы живем по примеру спартанцев.
Анита взяла тяжелый кувшин обеими руками, отпила через край. Вода заструилась по подбородку, закапала на измятый подол.
– Я тоже сразу понял, что вы непростая штучка. Искал к вам подход…
– А я – к вам. – Напившись, она отставила кувшин в сторону, вытерла ладонью губы. – В сказочку про любовь, извините, не поверила. Требовалось выяснить, что у вас на уме. А тут Алекс со своей армейской прямотой пригласил вас в гости. Я не возражала… И сделала немало полезных открытий. Например, услышала вашу дивную манеру пения – когда вы с виртуозностью меняли высоту голоса. Тут меня и озарило: вам же ничего не стоило изобразить женщину! Сразу припомнилось многое: во-первых, у всех ваших персонажей было что-то не то с лицом. У сеньоры Лусии – шрам, Лола перемазана косметикой, мальчишка – чумазый, как чугунок, который достали из печки. Конечно, все это делалось для того, чтобы тщательнее замаскировать внешность. Но с бродяжкой, – она показала на брошенный возле костра парик с лохмами-колтунами, – вы превзошли себя! Так натурально сыграть безумие… вам позавидовали бы ведущие актеры театра «Эспаньоль»!
– Я состоял в его труппе около полугода, – сумрачно ответил Ольмос, не поддавшись на похвалу. – Меня выгнали. Мотивировали это тем, что как актер я бездарен.
– Они поспешили.
– Пусть это останется на их совести… Но вы сказали «во-первых». Есть и «во-вторых»?
– Мы никогда не видели всех участников шайки вместе. Только по отдельности. Сильвия рассказывала, что ее похитили во Франции бородатый Диего и мальчишка. А потом ей завязали глаза, и о происходящем вокруг она догадывалась лишь по звукам. Я еще удивлялась: зачем нужна была эта повязка?
– Чтобы дезориентировать наших преследователей, – охотно пояснил Ольмос. – Это, кстати, моя идея. Я не такой беспощадный дикарь, как Диего… Он предлагал убить Сильвию после того, как мы получим от нее нужные сведения. Но я был против, хотел ее по-честному освободить. Вот и пусть бы она рассказывала всем, что компания у нас большая. Это распылило бы силы жандармов, заставило их искать несуществующих людей…
– Значит, вас в банде всего двое: вы и Диего?
– «Банда»… – поморщился дон Ольмос. – Скажем так: сообщество. Или партнерство. Или дуэт. Выбирайте любое из этих слов.
– Суть от этого не изменится. Вы совершали преступления… Одного не пойму: как вам удалось втянуть в ваши криминальные дела допропорядочного Хорхе?
– Когда я вам объясню, какими мотивами мы руководствуемся, совершая все это, вы перестанете удивляться. – Ольмос подбросил в угасающий костер охапку сухих веток и примостился рядом с Анитой, как добрый старый друг. – Я – убежденный карлист, Диего – тоже. Скудоумная Изабелла не приведет Испанию ни к чему хорошему. Ну какая из нее правительница? Ей бы только любовников менять… Между тем здоровье у нее отменное, и она будет на престоле еще долгие годы… навлечет на страну позор… Уже и так некоторые государства отвернулись от нас – в частности Россия, которую вы нынче представляете, не так ли?
Анита не хотела соглашаться, но пришлось. А что возразишь против очевидного?
– Поэтому, – вел далее дон Ольмос, – здравомыслящие люди на дух не переносят эту вертихвостку и жаждут передать власть королю Карлу. Это будет законно и справедливо.
– И зачем же вам серебро? Подкупить окружение Изабеллы и свергнуть ее с престола руками приближенных?
– Есть и такой план. Но вообще-то мы собираемся закупить оружие и вооружить армию, которая разобьет войска Изабеллы в пух и прах.
– Но Сильвия – тоже карлистка… карлистом был и ее отец. Почему вы напрямую не сказали им о ваших намерениях?
– Карлисты карлистам рознь, – ответил Ольмос после паузы. – Сильвия и ее папаша принадлежат к умеренным, а мы с Диего – к тем, кто готов отстаивать принципы огнем и мечом, как генерал Кабрера, который не побоялся выступить против системы с отрядом смельчаков и чуть не погиб…
Даже находясь в положении жалкой узницы, прикованной к стене, Анита нашла в себе силы расхохотаться.
– Так вот какую басню вы придумали для несчастного Хорхе! Ну да, он был доверчив и романтичен, а заодно и патриотичен, желал видеть свою родину сильной… Он вполне мог вам поверить.
– А вы, стало быть, не верите?
– Вы посмотрите на себя… а еще лучше на вашего дружка Диего. Какие из вас борцы за национальную гордость? Прохвосты с большой дороги… Признайтесь уже, что собирались набить этим серебром карманы, сумки и все, что можно, и сбежать куда-нибудь в тихое местечко, чтобы безбедно жить там до конца дней.
– От вас ничего не скроешь, – вымолвил Ольмос с недовольством. – Есть ли у вас еще вопросы?
– А зачем их задавать? Вы отвечаете нечестно. Но об одном все же спрошу. Почему вы заступились за меня, когда Диего размахивал у меня перед носом своим карабином? Зачем нужен был этот спектакль?
Дон Ольмос вздохнул, и глаза его, устремленные на Аниту, заволокло легким туманом.
– Я уже сказал: я не жажду крови. Я хотел обойтись без жертв. А Диего – зверь, для него не существует понятия «гуманность». На него иногда накатывает неуправляемая ярость, он не отдает отчета в своих поступках, и даже я не могу с ним справиться. Это он довел до апоплексии отца Сильвии из-за того, что тот отказался сообщить нам, где находятся серебряные залежи. Он же застрелил Хорхе, когда тот обвинил его в намерении убить Кончиту… Бойтесь этого человека!
