– Каково же оно, ваше собственное желание?
– Я влюблен в вашу жену и хотел увезти ее от вас.
У Аниты дыхание зашлось от такого признания. Она с опаской посмотрела на Максимова, ожидая, что тот в ярости засветит испанцу в челюсть по всем правилам бокса или же потребует немедленной сатисфакции. Алекс горяч, с него станется.
Но Максимов оценил прямоту, с какой прозвучал ответ на заданный им вопрос, и остался спокоен.
– Как же вы намеревались все это провернуть? Выкрасть ее, как делают в кавказских аулах?
– Если бы понадобилось, я бы пошел на все! – пылко заявил молодой Казанова. – Для начала требовалось выяснить, какие у вас отношения. Если бы оказалось, что она несчастлива и живет с вами лишь ради того, чтобы соблюсти приличия, я бы вас застрелил.
– Благодарю за откровенность. Но пока что я был ближе к тому, чтобы застрелить вас. – Максимов выпрямил палец в направлении ноги своего собеседника. – Надеюсь, рана, которую я нанес вам, когда вы давеча драпали от меня по холму, не слишком опасна?
Влюбчивый юнец презрительно фыркнул:
– Я уже и забыл о ней. Если бы мы дрались по правилам дуэльного кодекса, я бы показал вам, что отменно владею оружием, будь то шпага или пистолет.
В голосах мужчин зазвучали напряженные ноты, и Анита от греха подальше прервала завязавшуюся пикировку:
– Дон Ольмос, в нашей семье все обстоит благополучно. Я счастлива, и мое положение меня полностью устраивает. Поэтому прошу вас прекратить преследования и избавить меня в дальнейшем от вашего надзора.
Получив отпор, дон Ольмос потух, его плечи опустились. Он явно желал что-то возразить, но не находил нужных слов. За него неожиданно заступился Максимов:
– Нелли, по-моему, ты несправедлива. Этот кабальеро не сделал нам ничего дурного, он даже выручил тебя, как ты говоришь… Надо ли осуждать его за искренность?
– То есть вы на меня не злитесь? – воспрял духом баскский ловелас.
– Ничуть. Сейчас уже поздно, нам пора возвращаться домой, но, если хотите, можете в один из дней зайти к нам. Посидим за рюмкой хереса… или ликера, если он вам более по вкусу… и все недоразумения сами по себе разрешатся.
Дон Ольмос с радостью ухватился за приглашение, долго тряс Максимову руку и выражал сожаление по поводу того, что не сразу разглядел в нем джентльмена. Расстались почти друзьями. После изысканно-вежливого прощания молодой ловкач юркой обезьяной вскарабкался в свою комнату, а Анита и Максимов отправились восвояси.
– Зачем ты пригласил его? – спросила Анита, когда они, окутанные ночной темнотой, шагали мимо холма к дому Кончиты. – Он ведь обязательно придет.
– И пускай. Похитить тебя я ему не позволю, зато нам есть о чем его расспросить. Если он следил за домом, то, возможно, видел кого-то из шайки сеньоры Лусии. Его сведения могут нам пригодиться.
– Ого! – восхитилась Анита. – Да ты такой же хитроумный идальго, как и он.
– Не отрицаю. Ты вечно меня недооцениваешь…
* * *
Назавтра, уже никем и ничем не отвлекаемый, Максимов с удвоенной энергией вернулся к сборке землеройной машины. Темпы убыстрялись по мере убывания деталей. Алекс, обладая инженерными познаниями и чутьем технаря, безошибочно определял необходимые сочетания, и к вечеру агрегат был собран до последнего винтика. Он стоял посреди подвала, неказистый, с приподнятой кверху стрелой, на конце которой торчал ковш, похожий на лапу мифического чудища. Максимова в процессе монтажа беспокоил вопрос: как Хорхе собирался выводить из подземелья продукты горения? Но и эта проблема нашла решение – на дне последнего мешка отыскался длинный рукав из воздухонепроницаемой конопляной парусины. Его легко было надеть на выхлоп парового котла, вывести из подвала через вентиляционное отверстие и подсоединить к камину. Ввиду того, что дни все еще стояли нежаркие, дым, поднимающийся над каминной трубой, не мог навлечь ничьих подозрений. Понятно, что по мере углубления агрегата в подземную толщу рукав пришлось бы надставлять, но Алекса это не беспокоило: он надеялся, что раздобыть плотную ткань в Аранжуэце не составит труда. На худой конец, ее можно будет заказать в Мадриде. А рукав Кончита с легкостью пошьет при помощи механической штопальной машины.
Наконец, все было налажено и подготовлено к испытаниям. Максимов наметил пробный пуск машины на утро, но планы пришлось изменить, так как к завтраку в «дом на куличках» пожаловал посетитель – Рамон Мигель Ольмос собственной персоной. Он сменил свою шерстяную накидку на модный европейский каррик с пелеринами, а лицо его, лишенное уродского грима, выглядело свежо и как никогда прекрасно. Без сомнения, он собирался произвести на объект своей страсти неизгладимое впечатление.
Гостя приняли учтиво. Кончита, предупрежденная о его возможном появлении, оказала ему честь и посадила во главе стола. Дон Ольмос, попав в компанию, выказал себя человеком общительным, без устали сыпал шутками, рассказывал смешные истории, что поначалу казалось увлекательным, но на третьем часу стало утомлять. Максимов сделал попытку перевести разговор на более актуальные темы: начал окольными путями выспрашивать, не сталкивался ли дон Ольмос во время своих ночных бдений с какими-либо темными личностями, околачивавшимися вокруг дома Кончиты. Ко всеобщему разочарованию, дон Ольмос ответил, что не встречал никого, кроме бородатого грубияна, которого прогнал в тот памятный день, когда впервые удостоился счастья лицезреть Аниту. Его мало интересовали посторонние персоны, пред его очами маячил один-единственный образ. Понятно чей.
Слушая его, Максимов с каждой минутой мрачнел и жалел о том, что повел себя с этим пустомелей так обходительно. Помимо прочего, гость оказался поклонником крепкого тернового ликера, известного под названием «пачаран», – пил его рюмка за рюмкой и хмелел на глазах. Анита попробовала заговорить об истинных обстоятельствах, приведших дона Ольмоса в Аранжуэц. Ведь миф об искателе удачи, который он рассказал ей в первую встречу, был сочинен им на ходу, не так ли? Ответ она получила невнятный и малосодержательный. Какие-то коммерческие переговоры, связанные с поставками винных материалов… и еще сыров… и еще… да, черт побери, сеньора, к чему вам эти скучные подробности?
Увидев клавесин, гость загорелся идеей пленить своих слушателей пением. Он исполнил три баскские народные песни, оказавшись не таким уж скверным солистом. Особенно поразила аудиторию широта его голосового диапазона. Дон Ольмос, забавляясь, начинал композицию басом, а заканчивал такой пронзительной фистулой, что закладывало уши. Пожалуй, он мог бы зарабатывать выступлениями хорошие деньги, если бы относился к своим способностям более серьезно.
Увы, финал концерта оказался скомканным из-за пагубного воздействия тридцатиградусного пачарана. Дон Ольмос захлопнул крышку клавесина и пошел бродить по дому в поисках отхожего места. Несмотря на то, что Максимов вызвался быть его проводником, он умудрился ввалиться в кухню, затем в кабинет Хорхе, раза два растянулся на полу, смахнув ненароком со стола бумаги, а в заключение, когда его уже провожали, а правильнее сказать, выпроваживали, рухнул еще и в передней, свалив коробку с хранившимися в ней ключами.
