– Пашка!
Павел Сергеевич знал, что делать. Приподнял спящего, понес его на руках к дивану. Уложив, снял с гостя туфли, стаскивал с него пиджак, брюки.
Гундионов улыбнулся во сне, сказал:
– Узнаю твою руку, Паша!
А Павел Сергеевич в эту минуту стоял над ним, замерев. Очередь дошла до галстука, надо было развязать узел у гостя на шее. Но заботливый хозяин словно погрузился в раздумье. Так и стоял, сжимая в руке галстук, и было мгновение, когда готов был не развязать узел, а затянуть потуже, насколько хватит сил.
Но только усмехнулся сам себе. И, развязав проклятый узел, освободил шею Гундионова.
Проснулся от стука, топота над головой. Качалась люстра, ломилась к нему в спальню новая жизнь, гнала вон из тихого уголка, из недолгого забытья. Чечетка била в голову: выходи, Паша, выходи!
Ноги гостя выбивали дробь, лицо выражало полное удовольствие. Увидев Павла Сергеевича на пороге, он закричал:
– Вот так-то! Можем!
Да, он мог. И у сына получалось. Сын Павла Сергеевича топал от души, поспевая за стариком. Они стояли друг против друга посреди кабинета. Звенели стекла в окнах, дрожали картины на стенах.
– Давай, молодой дедушка! Давай! – позвал гость.
Павел Сергеевич присоединился без охоты, получилось у него нескладно. Потопал немного, сел на диван. Гундионов смотрел укоризненно, с удивлением:
– Разучился! Как же так, Паша? Забыл! – Он замер посреди комнаты: очень был огорчен.
– Картины на стенах твои? – спросил погодя. – Ты еще и художник?
– В свободное время.
– Кто же тут изображен?
Одна из картин привлекла внимание гостя. Подошел к стене, долго смотрел.
– Кто же это, кто? Вот человек на фоне леса?
– Никто конкретно.
– А все-таки?
– Никого не имел в виду.
– Это же я! – сказал Гундионов. – Я!
Он снова повеселел. Подмигнул хозяину:
– Значит, имел в виду. Я сам твоей кистью водил!
Сын напомнил:
– Андрей Андреевич, на пляж! За мной!
– Вперед, Валерий! – подхватил гость, и через мгновение они были у двери, так неразлучной парочкой и выпорхнули из кабинета. Павел Сергеевич пошел следом.
На глазах всего дачного поселка, высыпавшего в погожий день на берег, он втаскивал в воду Гундионова. Тот висел на нем, обхватив шею, дрыгал ногами, фыркал. Еще успевал оправдываться: “Не обессудь, не могу я по корягам, не могу!” Выйдя на глубину, Павел Сергеевич сбросил с себя ношу, старик уплыл.
Одиночество было недолгим. Возникла рядом голова в очках.
– Ждал вас на корте. Где вы? – Партнер по теннису, взволнованный, подгребал ближе. – Надо ехать на смотр! Бойкот отменяется. Фомичев обещал поддержку. Вы берете слово на конференции, он выступит следом. Всю правду в глаза, без дипломатии. Двойным ударом по хребту рутинерам. Сейчас или никогда!
– Никогда, – сказал Павел Сергеевич.
– Прошу разъяснений.
– Оставьте меня в покое.
Голова теннисиста на мгновение скрылась под водой, казалось, он пошел ко дну.
– Вы что, капитулировали? Не верю!
– Я болен, извините.
– Но за вами люди! Есть обязательства в конце концов.
– Нет обязательств.
– Вы действительно больны! – проговорил растерянно партнер.
Клюев перевернулся на спину, поплыл. Оторвавшись от собеседника, он перестал грести, лег на воде и лежал, прикрыв глаза.
И услышал другой голос:
– Ты, Паша, с этим делом не тяни. Ты его успокой, приложи свое волшебное умение. Ведь мы пока плаваем, он пишет и пишет. Я волнуюсь: а вдруг в тебя рикошетом? И спросят строгие люди: куда это запропастился Паша по кличке Шакал? Откуда взялся Павел Сергеевич, без пяти минут заслуженный? Интересный ведь вопрос!
Павел Сергеевич перевернулся в воде, чуть не захлебнулся. Гундионов засмеялся и уплыл.
– И всё же, – спросил сын, – кто он, этот человек?
– Старый человек прежде всего. И я многим ему обязан.
– Помнишь добро, уважаешь старость. Это заметно. Бросается в глаза!
– Что именно?
– Твоя зависимость.
– Ты подумай о своей зависимости. Пока что ты, как маленький, вцепился в юбку жены и, по моим прогнозам, будешь держаться за нее всю жизнь.
– Это в моем характере, допустим. От кого-то зависеть. Но про тебя не скажешь, что ты слуга! Я привык, что все вокруг для тебя и ради тебя, и ты это, наверное, заслужил не по должности, раз тебе прислуживают все подряд. В чем же дело? Что между вами? Какие страшные тайны?
Обсыхали на берегу. Гундионов все барахтался в реке. Они на него смотрели и о нем говорили.
– Он много для меня сделал. Все сделал в свое время.
– Когда учился в консерватории?
– Я не учился в консерватории.
– Вот как! – удивился Валерий.
– Да.
– Как же ты стал дирижером? Без диплома?
– С поддельным дипломом. Но это не помешало мне добиться некоторых успехов, – заметил Павел Сергеевич.
– Так ты самородок, папа!
– Да, наверное. Похоже на то, – усмехнулся Клюев.
Сын смотрел растерянно, с тревогой. Он сказал:
– Ну? Какие еще нас ждут открытия? Слушай, мне это все не нравится!
– Это правда, что поделаешь.
– Такая правда не нужна. Ничего хорошего не будет. Тем более это ведь еще не вся правда, верно? – Помолчав и не дождавшись ответа, Валерий произнес твердо: – Ты вот что, ты гони-ка его в шею, своего благодетеля! Пока не поздно.
– Не могу, – отозвался Павел Сергеевич.
– А хочешь, – вдруг прошептал сын, – он сейчас утонет? Раз – и нету. Никто не заметит.
Лицо Валерия было серьезно. Клюев похлопал его по плечу:
– Он в воде не тонет, в огне не горит!
– Проверено?
Гундионов уже призывно махал Павлу Сергеевичу, кричал:
– Пашенька, сюда! Вылезаем! Пашенька!
Клюев пошел вытаскивать гостя из воды.
Позвонил в дверь. Открыла женщина средних лет в халате.
– Леонид дома?
– В рейсе. Вы кто?
– Приезжий. Коллега бывший.
Стал спускаться по лестнице. Женщина все стояла в дверях, потом пошла следом. Он спускался, и она молча спускалась. Вышел из подъезда, двинулся к арке, пересекая двор. Тут женщина догнала Павла Сергеевича, схватила за рукав:
