Дожидавшийся его партнер сказал:
– Семак переметнулся. Доброе утро.
– Не очень-то доброе.
– От вас к нам. С идеями.
– Вот как.
– Получите в уголок от перебежчика Семака!
Взмахнув ракеткой, партнер запустил мячик в угол площадки, как и было обещано.
– А это вам от художественного совета! Горячий привет. Получите! Воробьев щипал профессора, но колокол звонит по вас! Воробьев копает под репертуар. В уголок от Воробьева, ну-ка!
Партнер бил слева и справа, комментируя удары. Тот, кому все это было предназначено, покряхтывая, бегал по площадке. Удары он отражал, слова улавливал. Такая шла игра.
– Крученый вам от оппозиции, берегитесь! Свечу от поджавших хвост единомышленников, ха-ха! Проголосовали единогласно. Профессор поднял ручонки. Морщась. Обе!
– И вы для конспирации?
– Ирония неуместна. Воробьев все равно косится.
– Мужайтесь, Штирлиц. Обменяем вас на Семака при случае.
– Вы считаете, мы, я и Семак, одно и то же?
Последовал ответ:
– Не скажите. Ваш коллега музыкант.
Партнер слегка растерялся, даже, не среагировав, пропустил удар. На мгновение он забыл об игре.
– Сложный вопрос, Павел Сергеич, кто музыкант, кто нет. А?
– Пожалуй.
– Не будем отвлекаться. Получите-ка от профессора! Пожалуйста. От самого профессора!
И партнер, поправив очки на носу, опять взмахнул ракеткой. Бил изо всех сил, вложив в удар обиду. Мячик улетел в сторону, за ограду.
– В честь профессора! – засмеялся партнер, и они ушли с корта, стали искать пропавший мячик. Ползали на четвереньках среди кустарника, шарили в траве. Тут раздался голос:
– Холодно, ребята. Очень холодно!
Человек в шляпе, в возрасте, с виду пенсионер, сидел поодаль на скамейке и, глядя на их поиски, улыбался непонятно. Обрадовался, когда они пошли к нему.
– Теплее, уже теплее!.. А то замерз. Еще теплее! Жарко!
Теннисисты приблизились, встали в ожидании. Пенсионер их разглядывал, все радовался неизвестно чему.
– Жарко, ребята! Ой, жарко! Горячо!
Мячик при этом был у него в руках. Он негромко сказал:
– Возьми, на. Отбери, Шакал.
И уже громче:
– Шакал! Ты оглох?
К кому это относилось? Партнеры застыли в недоумении. А дальше произошло уж совсем необъяснимое.
– Смирно! Стоять смирно, Шакал! – прокричал пенсионер и, вскочив, полез обниматься. Он повис на Павле Сергеевиче, который вдруг будто одеревенел и впрямь вытянулся по команде. “Соскучился, веришь – нет? Вспоминал! А ты вспоминал?” – шептал старик со слезами на глазах. Павел Сергеевич очнулся, стал робко его отторгать… Другой теннисист был растерян не меньше, все поправлял очки и искал объяснения, и объяснение в конце концов нашлось:
– Опохмелился, шляпа! С утра пораньше, ай-ай-ай!
И академического вида очкарик со знанием дела выкрутил “шляпе” за спину руку, и в долю секунды все стало, как было: пенсионер снова сидел на скамейке, а партнеры, завладев мячиком, отправились на корт.
– Ты отдыхай, папаша. Не позорь седины. Поспи!
Это очкарик сказал на прощание пенсионеру. И – партнеру:
– Шакал? Я не ослышался?
– Именно так. Шакал.
– Не подходит вам. Зря он!
– Пьяный.
– Нелепо. Неактуально, я бы сказал.
“Но симптоматично!” – это очкарик сказал сам себе, пробормотал. И упал: отражая удар соперника, оступился. И теперь лежал, схватившись за ногу.
Партнер помог ему подняться. Игра была закончена. Очкарик с гримасой на лице поковылял к выходу. Обернувшись на пустую скамейку, процедил: “Сглазил, сука!” И ушел с корта.
И опять спускался с крыльца, пересекал двор. Теперь шагал степенно, в костюме, при галстуке, за калиткой уже урчал мотор, подъезжала машина. Вышел со двора, машина подкатила минута в минуту. Павел Сергеевич опустился на сиденье рядом с водителем. Поехали.
Уже выбрались с проселка на шоссе, и тут Павел Сергеевич жестом велел водителю остановиться. На обочине стоял с поднятой рукой пешеход.
– Возьмем, – сказал Павел Сергеевич.
– Кого? – не понял водитель.
– Старого человека.
– Да ну, ханыга, только сиденье перемажет, – проворчал водитель, но тут же, услужливо кивнув, затормозил.
Старик проскользнул в машину. Сидел тихо, как мышь, о нем забыли. Когда въехали в город, Павел Сергеевич сказал водителю:
– Останови! Стоп.
Машина причалила к тротуару.
– Вылезай. Пусти меня за руль.
Просьба была странная, совсем уж неожиданная. Павел Сергеевич больше ничего не сказал, молча ждал. И водитель без лишних вопросов полез из машины. Лишь кивнул по обыкновению, был воспитан.
Смотрел вперед, на дорогу, сжимая в руках руль. Смотрел назад, в зеркальце: что там за спиной? А там покачивалась в такт движению голова в шляпе, в тени шляпы темнело лицо пассажира, чудилась неясная улыбка.
Старик нарушил молчание:
– Я тот русский, который не любит быстрой езды.
– Слушаюсь, слушаюсь.
– Ты забыл.
– Да.
– Ты думал, меня нет уже на свете, умер. Думал?
– Да, приходила в голову печальная мысль.
– Так и было, – сказал старик. – В прошлом году я скончался в реанимации. Но мне все-таки запустили сердце по новой. Двое ребят-практикантов не позволили уйти, не попрощавшись с тобой! Куда едем?
Дорога спускалась в тоннель, они окунулись в полутьму, покинув солнечный день. Мелькали фонари, впереди, в конце тоннеля, уже маячило пятнышко дня, но этот день был другой, с дождиком и снегом, сумрачный день то ли осени, то ли зимы.
Въехали летом, выехали зимой-осенью. Водитель был в куртке, пассажир на заднем сиденье – в пальто и шляпе. Водитель и пассажир – это были они. Только оставили в тоннеле десяток-другой лет вместе с солнечной погодой.
Пассажир сказал:
– Как тебя звать? Познакомимся.
– Клюев я. Клюев Павел. Я вас знаю.
– Кто же я?
– Вы Гундионов.
– Да. Правильно.
– Парень рассказывал. Который вас раньше возил. Не любите ездить быстро. Садитесь всегда за спину. Свет в салоне средь бела дня включаете. Ну и еще. Много чего.
– А про лук с чесноком? Про запах изо рта?
