– Да, да!
– И ты опять… Это вот из-за него, что ли?
– Мой Андрейка пошел с пугачом против настоящего оружия. И я выстрелил.
– Кому пугать, кому стрелять, – пожала она плечами.
– Ольга!
– Слушаю.
– Меня зовут Фидель… У меня была жена, чужой сын. Я пил, потом не пил и все жил, жил, но ничего не помню…
– Не может этого быть.
– Я на шахте работал, потом автобус водил. Я выиграл в лотерею холодильник.
– При чем холодильник?
– Я узнал, что сын чужой, и забыл, потому что пил. В шахте я в завал попал, вытащили, было дело…
– Это хоть помнишь?
– Одно время я в футбол играл, вратарем… Еще мы с мамой в лесу заблудились, когда был маленький… Ольга, я войну помню, каждую минуту!
Она вдруг беспомощно, по-детски всплеснула руками:
– Боже мой, ты так много мне рассказываешь, нельзя столько за один раз!
Смотрела сердито, со слезами обиды на глазах.
И тут, как ужаленный, Подобед вскочил с койки, встал, замерев, вспоминая… Пока события проносились в памяти, лицо его менялось и, борясь с печалью, радость верх брала: жив, живой, главное!
Валерий с Ларисой глазам своим не поверили, увидев возле столика Кикотя под ручку с дамой. Но и сам кавалер в последнюю минуту вдруг растерялся, никак не мог выговорить имя дамы, только мычал, жалко улыбаясь. Пока молодежь смущалась, задремавший было тесть поднялся резво и, подскочив к Ольге, уже целовал ей ручки.
Подобед, еще остерегаясь Валерия, к столу не подошел, смотрел со стороны, не ведая, что и самого его ждут сюрпризы. “Эй, благородие!” – уже неслось к нему через зал, и, обернувшись, Подобед увидел Катю, знакомую свою незнакомку!
Она сидела за его пустым столиком, ждала, и теперь сама поспешила навстречу, бросилась на шею:
– Я по тебе соскучилась, благородие!
– Ты, ты! Куда, почему? Я искал, ты пропала! – заговорил Подобед, сглотнув ком в горле. – Я уже думал… да бог знает, что уже думал!
И услышал:
– Длинно, дружок!
Она улыбнулась знакомо, окутав его дымом своей тонкой сигареты, с которой, похоже, не расставалась никогда.
Теперь он был краток:
– Давай на коне, как тогда?
– А рассол, как тогда?
– Сейчас спрошу официанта.
– Как опять длинно! – огорчилась Катя и потянула его в гущу танцующих, но Подобед вдруг схватил ее за руку, развернул лицом к себе.
– Где ты была? – спросил ревниво, глядя в глаза.
Она только усмехнулась, окутываясь таинственно дымом, и ответом ему был поцелуй в губы.
– Женюсь, женюсь на тебе! – выдохнул Подобед.
– А это уж не длинно, слишком даже коротко, благородие! – заметила недовольно Катя: опять он ей не угодил.
И они закружились в танце, худые, гибкие, изламываясь и застывая в мгновенных па, во время которых успевали целоваться.
В центре среди сутолоки Кикоть с ноги на ногу переминался, навечно прижав к себе партнершу руками-рычагами. А ручки Ольги, маленькие, быстрые, уже проникали за ворот его мундира, вниз ползли по спине, и женщина, сердито блестя очками, вставала на цыпочки перед рослым своим партнером.
Валерий с Ларисой, законные супруги, только посмеивались, топчась в сторонке, вдали от страстей. Лариса особенно веселилась, глядя на Подобедовы па, замирания с поцелуями, которые раз от разу затягивались.
– А если это любовь, а, Валерик?
– Ну, прямо! – пробурчал Валерий, но спохватился: – А вообще-то да, похоже на то, на любовь!
– А чего ж Андрейке ее не полюбить? Молодая, красивая… Повезло Андрейке, как считаешь? Вот дают! – не сдержала восторга Лариса: парочка, уже не маскируясь под танцоров, слилась в поцелуе, застыв посреди ресторана.
Валерий с каменным лицом на это смотрел и еще улыбался, поворачиваясь к жене, приходилось подыгрывать. А Лариса уже не смотрела, успокоилась. Подозрения ее таяли и растаяли, всё! И, прислонясь щекой к груди мужа, она обхватила его руками: мой.
– Валерик!
– Я Валерик.
– А что еще новенького?
– А что еще?
– У тебя всегда есть, скажи. Чего я еще не знаю.
– А вот новенькое! – криво улыбнулся Валерий и с силой сдавил грудь жены, Лариса ахнула.
Погодя, когда смогла, проговорила шепотом:
– Так я тебе, Валерик, скажу новенькое, вернее, старенькое, ты послушай… Я беременна. Да.
И легла снова щекой ему на мундир. Медали мужа бряцали, позвякивали у нее под ухом. И чудился опять тихий перезвон новой жизни, но теперь где-то близко совсем, здесь… Да она ведь уже наступила, жизнь. Лариса совсем успокоилась и закрыла глаза.
Вот она, жизнь. Трое друзей, водой не разольешь, и женщины с ними, у каждого своя. Спустившись с набережной, к морю бегут, увязая в песке. Катя туфлю потеряла, с Ольги очки слетели, а у Валерия ветром фуражку сорвало. Лариса босиком бежит, подняв подол платья, с ней дети ее, мальчики. А впереди всех, конечно, Подобед, он уже у воды, волны заливают ему сапоги. Тесть тоже от молодежи не отстает, но вот все же запыхался, сел, привалясь к пляжному грибку.
Стоят вместе, обнявшись. “Качканар, ёлки-моталки! Мы из Качканара”. – Кикоть грозит морю кулаком, и море, темнея в предрассветный час, ревет в ответ. Ольга, без очков, ходит среди друзей, слепо тычась им в плечи, ищет Кикотя.
Лариса рядом с Валерием, лицо в морских брызгах, в слезах. “Такие мы все… такие! Такие хорошие! – Ей не хватает слов, чтоб выразить восторг. – Дружба… дружба, знаешь, что? – таращит она глаза. – Вот Фидель только о ребенке замечтал, а я сразу от тебя забеременела!” – “Да вообще-то… смотри-ка! Да!” – кивает Валерий.
А тесть вдруг кричит им издалека: “Ой, дураки… Какие же вы дураки!” – “Дураки? Чего это дураки?” – удивляется молодежь. “Дураки, дураки!” – стонет-смеется тесть и трет всё глаза, их жалея.
Потом разомкнули объятия, кто куда по берегу разбрелись, солнышко взошло… Море, светлея до прозрачности, перестало реветь, зажурчало, и Кикоть уже плескался в волнах, махал Ольге, она сидела у воды, ждала его… Мальчики Белошейкины, и после бессонной ночи не зная устали, носились взад-вперед по песку, мелькали в высоком кустарнике и куда-то совсем пропадали, и Лариса беспокойно привставала на лежаке. Там, по набережной, где кончался спуск на берег, окопы были, с войны остались, и мальчики туда прыгали, исчезая, только звенели их голоса. Еще Подобеда голос долетал, он там тоже, видно, с ними резвился… Лариса больше не вставала, она уже спала, сморило солнышко. Губы ее приоткрылись, рука разжалась, отпустила руку Валерия…
