– Да, он со странностями. Ты его запомнила?
– А что?
– Вдруг опять прибежит. Ты бы пару дней здесь подежурила…
– Пошпионила. А в чем дело-то? – спросила Соня.
– А зачем тебе знать?
– Ну все-таки!
– Если я правду скажу, ты все равно не поверишь.
– Ну, соври что-нибудь. Соври.
– Нет! – засмеялся Плюмбум.
– Закон молчит, мразь гуляет! – сказал Плюмбум.
Громко сказал, чтоб услышали. Это было его “здравствуйте”, обращенное к Седому и Лопатову. Нет, не услышали. Слишком поглощены были игрой. Седой кидал биты, Лопатов ставил фигуры. Потом менялись. Лопатов лишь взглянул недовольно: не говори под руку!
Плюмбум твердил свое, наболевшее:
– Не нашли – значит, не искали! Ревизия! Да он их с потрохами купил, этих ревизоров. Честные не честные, а суммы такие, что отказаться неудобно!
Лопатов пошел выставлять очередную фигуру. Седой собирал биты.
Плюмбум терпеливо присел на скамейку. Он не думал сдаваться.
– Дворец в центре города. Два автомобиля. Дача с бассейном. Он издевается. У него, наверное, самолет свой. А закон молчит. Не можем или не хотим?
– Не можем, – отозвался Седой.
– Такое бывает?
– Бывает, бывает.
– А может, он вас купил?
– Кого? Кого купил? – заинтересовался Лопатов.
– Вот вас, которые в городки. Предводителей!
В тишине гулко стукнула о гравий бита.
– Не горячитесь, Чутко, – сказал Седой.
– Ладно.
– У вас предложение, судя по всему.
– Да-да, выкурить из подвалов бродяжек!
– В свое время вы в этом преуспели, по-моему.
– А конкретно?
– Конкретно есть город Симферополь. Человек с бумагами… И мы их всех передавим. Всех, всю банду фруктовую. В бумагах – приговор! – Плюмбум замолчал. Задумался. – А абстрактно? Что этому человеку будет? Если он сам добровольно бумаги отдаст?
Биты летели, сметая фигуры. Седой снова выставлял. Лопатов кидал. Потом менялись. Игра продолжалась.
Три стандартные девушки под музыку расхаживали по помосту, демонстрируя моды. Происходило это в зале большого универмага на глазах у многочисленных зрителей.
– Давай, красавица, закругляйся! – говорил Плюмбум Марии, когда она приближалась к краю помоста. Говорил во всеуслышание, нервируя соседей, но Мария с кукольным выражением на лице проплывала мимо, замкнутая в своей механической жизни.
После сеанса Плюмбум вошел в закуток за помостом. Манекенщицы были полуодеты, но он этого не заметил. Сказал Марии:
– Волка, козу и капусту надо на другой берег. И чтоб никто никого не сожрал. Это для пионеров ребус. А я такой же для взрослых решил. Как мне с чистой совестью остаться, тебе со своим Шариком, а ему на свободе. Закругляйся!
Механические девушки ничего не поняли, а Плюмбум распространяться не стал, удалился. Когда Мария вышла, он сказал:
– Иди за мной.
– Слушаюсь, мой повелитель!
– Купальник возьми. А можешь не брать, тебе грех носить купальник.
Она смотрела на него без злобы и страха, с одним лишь изумлением.
– Мальчик, мальчик, ты кто, правда? Ты же меня околдовал со своей детской чушью, тебе самый раз уши надрать! У меня просто с нервами не того, ну и настроение… Но ведь на самом деле я не боюсь ни тебя, ни этих твоих угроз…
– Боишься, боишься, – сказал Плюмбум. – Хватит митинговать, иди за мной.
Он двинулся сквозь толчею универмага, не сомневаясь, что она идет следом. И Мария действительно шла за ним, плелась, словно на поводке невидимом, но прочном, который она и не пыталась оборвать.
Плюмбум притормозил, дождался, когда Мария подошла, и произнес:
– В твоем катастрофическом положении нет ничего глупее, чем делать вид, что ничего не происходит. Его имя уже всплыло. Фигурирует! И уж совсем неумно отталкивать единственного человека, который хочет помочь тебе и твоему Шарику выкарабкаться. Иди за мной!
Потом шли по улице, Мария еле поспевала за Плюмбумом, он шагал впереди, не оборачиваясь, решительный, отчужденный. Ехали в электричке. Он хранил упорное молчание. Пробирались сквозь лес. “Иди за мной!” – твердил свое Плюмбум, когда Мария отставала.
Потом он вывел ее к реке на безлюдный пляж. День был пасмурный, темный, река свинцово блестела, сливаясь с небом.
– Моя любимая погода! – сказал Плюмбум. – Раздевайся. Вся, догола. Давай.
– Ну придумал!
– Слышала? Я сказал.
– Перестань. Да нет, нет!
Никого кругом, вдвоем они, будто на краю света, – она и этот мальчик, глядящий без улыбки… И Мария вдруг засмеялась и легко сняла с себя все, как он приказывал.
– Слушаюсь, мой повелитель.
– Ну, рассказывай, – пробурчал он.
– Что рассказывать? Что?
– Всё. Свою жизнь. Рассказывай.
Она стояла перед ним – голая красивая зрелая женщина, и на лице будто даже было волнение. А он и не замечал, смотрел хмуро. И, придвинувшись, провел пальцем, повторяя едва заметную линию шрама.
– Вот этот шрам на бедре. Откуда?
Мария испугалась:
– Кто ты, мальчик, кто?
– Никто. Школьник.
Сверкнула молния, где-то вдалеке загрохотало.
– В самый раз! – с восторгом произнес Плюмбум.
– Сколько лет тебе?
– Сорок.
– Сколько?!
– Сорок. Это правда. Мне сорок лет. Не веришь?
Он был серьезен, спокоен. Еще бы немного, и Мария поверила. И чтобы не поверить, она быстро спросила:
– Ну а в паспорте у тебя?
– В паспорте семнадцать, но это для отвода глаз, чтобы не волновать общественность. Я маскируюсь.
– А родители? У тебя есть родители?
– Есть родители, конечно. То есть на самом деле их нет, но они есть, потому что должны быть.
– Тоже для маскировки?
– А как же.
– И все остальное?
– Ну да, конечно.
Нового тут для него ничего не было, он уже скучал, теряя интерес к разговору.
– Хорошо ты замаскировался! – оценила Мария. – А девочка? Девушка? Подружка?
– Нет!
– В чем дело? Какие проблемы?
– Неразрешимые. Мне нравятся негритянки, а они в нашем городе не живут, – отвечал он, позевывая. – А тебе негры?
