Американская литература была в то время еще в неразвитом состоянии, но все же стоит отметить позицию Вашингтона Ирвинга (1783– 1859), уже заявившего о себе как национальном писателе. Ирвинг стоял на позициях федерализма и резко критиковал джефферсоновскую демократию. Его политические позиции определились еще в период издания сатирического обозрения под названием «Сальмагунди», выходившем с января 1807 по январь 1808 г.
348 Настоящую литературную славу писателю принесла книга «История Нью-Йорка», написанная от лица некоего Дитриха Никербокера. Эта исполненная юмора и фантастического вымысла сатира, тем не менее, имела в виду именно период надвигающейся войны с Англией, хотя вроде бы описывался голландский период правления в городе. Он, намекая на неготовность страны к войне с ведущей мировой державой, с иронией описывал как для защиты Нью-Йорка от врагов строили огромные ветряные мельницы и изобретали вертела, вращающие дым, чтобы отпугивать неприятеля. Он не считал, что США были страной победившей демократии в период президентства Джефферсона: «Когда державный народ запряжен и на него надлежащим образом надето ярмо, – саркастически резюмировал беспристрастный Никербокер, – приятно видеть, как размеренно и гармонично он движется вперед, шлепая по грязи и лужам, повинуясь приказаниям своих погонщиков и таща за собой жалкие телеги с дерьмом»
349. Первое издание появилось в 1809 г.
В переработанном издании 1812 г. Ирвинг ввел эпизод о великом Трубочном заговоре. Губернатор Вильям Упрямый издал закон, запрещающий гражданам Нового Амстердама курить. Это повело к образованию двух партий. Они, наподобие свифтовских «тупоконечников» и «остроконечников» называются теперь «Длинные трубки» (аристократы-федералисты) и «Короткие трубки» (антифедералисты-республиканцы). Между ними по-прежнему подвизается некая ублюдочная партия по имени «Жвачка». Ирвинг сатирически делил людей на тех, кто думает сам, и тех, кто позволяет другим думать за себя, а также на тех, кто не делает ни того, ни другого. Писатель подверг критике все государственные структуры. Правительство, по заявлению Никербокера, неуклонно руководствуется тем, что «правителю несомненно более пристало быть настойчивым и последовательным в заблуждениях, чем колеблющимся и противоречивым в старании поступать правильно». Подвергся осмеянию и депутатский корпус. Американский конгресс на своих заседаниях занят не решением назревших проблем, а «погребением» поднимаемых вопросов и пустословием. Никербокер горестно восклицал: «Что представляют собой наши крупные политические организации, как не доподлинную политическую инквизицию? А наши трактирные сходки разве не являются маленькими трибуналами, судящими на основании доносов, и наши газеты не служат позорным столбом, где несчастных людей, осужденных на наказание кнутом, забрасывают тухлыми яйцами? А разве наш чрезвычайный суд – это не огромное аутодафе, на котором ежегодно приносят в жертву преступников, виновных в политической ереси?.. Так или иначе, эти политические преследования являются великой гарантией нашей вольности и неопровержимым доказательством того, что мы живем в свободной стране!»
350 Центральное место в «Истории Нью-Йорка» принадлежит образам трех голландских губернаторов Нового Амстердама. Так в Воутере Сомневающемся, имевшем обыкновение при решении всякой проблемы заявлять, что «у него есть сомнение по этому вопросу», читатели угадывали намеки на президента Джона Адамса; в сменившем его Вильяме Упрямом – черты Томаса Джефферсона, а в правлении доблестного Питера Твердоголового, которому посвящена добрая половина книги, – Джеймса Мэдисона
351.
Делает честь Ирвингу то, что он затронул индейскую проблему, осуждая белых переселенцев за их политику вытеснения индейцев всеми возможными способами, не останавливаясь перед преступлениями: «Стоило, однако, милосердным жителям Европы узреть их печальное положение, как они немедленно взялись за работу, чтобы изменить и улучшить его. Они распространили среди индейцев такие радости жизни, как ром, джин и бренди, – и мы с изумлением узнаем, сколь быстро бедные дикари научились ценить эти блага; они также познакомили их с тысячью средств, при помощи которых облегчаются и исцеляются самые застарелые болезни; а для того, чтобы дикари могли постичь благодетельные свойства этих лекарств и насладиться ими, они предварительно распространили среди них болезни, которые предполагали лечить… Благодаря общению с белыми индейцы что ни день обнаруживали удивительные успехи. Они стали пить ром и заниматься торговлей. Они научились обманывать, лгать, сквернословить, играть в азартные игры, ссориться, перерезать друг другу горло, – короче говоря, преуспели во всем, чему первоначально были обязаны своим превосходством их христианские гости. Индейцы обнаружили такие изумительные способности к приобретению этих достоинств, что по прошествии столетия, если бы им удалось так долго выдержать непреодолимые последствия цивилизации, они, несомненно, сравнялись бы в знаниях, утонченности, мошенничестве и распутстве с самыми просвещенными, цивилизованными и правоверными народами Европы»
352
Во время англо-американской войны 1812–1815 гг. Ирвинг писал биографии морских офицеров, прославивших американский флот, был адъютантом губернатора Нью-Йорка в чине полковника местного ополчения. В 1815 г. он отправился в Европу на дипломатическую службу
353.
Известный ученый, политик и философ Бенджамин Раш (1745– 1813)
354 выступил в поддержку воинственных планов администрации Мэдисона. В письме бывшему президенту Джону Адамсу так описывал состояние страны: «…Соединенные Штаты состоят из трех округов. Северный, южный и западный… различаются разными интересами, привычками, манерами и принципами…»
355 Не удивительно, что в июле 1812 г., в очередном письме, адресованному другу, Раш писал: «…я уверен, что война не только… необходима, но обязательна для всей страны… мы сохраним наше имущество, наши семьи, наше существование здесь… нашу жизнь путем войны. Страна может быть единой только в состоянии войны…»
356.
В Великобритании также были серьезные внутренние противоречия, в 1811–1812 гг. страну постиг кризис перепроизводства. Это вынуждало ее резко сократить доступ американской продукции на английский рынок. Данное обстоятельство негативно сказывалось на экономике США, особенно южных и западных районов. Позиции «военных ястребов» укреплялись. К концу 1811 г. на их сторону перешел и сам президент Мэдисон.
