Да, до чего же она была противной. Вела себя непростительно. Раскаяние вылилось в особо робкое и почтительное обращение с миссис Фишер, что в глазах Бриггса превратило ее в еще большего ангела, и он в какой-то момент сам захотел стать пожилой леди, чтобы Роуз Арбатнот вела себя с ним именно так. Она все, все на свете делает так ласково! Он был бы согласен принимать лекарство, по-настоящему гадкое лекарство, если бы это Роуз Арбатнот склонялась к нему с пузырьком и ложкой.
Она почувствовала взгляд его ярко-голубых глаз, особенно ярких на загорелом лице, увидела плясавших в них чертиков, и с улыбкой спросила, о чем он думает.
Но он ответил, что вряд ли стоит сейчас об этом говорить, и добавил:
– Как-нибудь позже.
«Проблемы, проблемы, – подумал мистер Уилкинс, снова мысленно потирая руки. – Определенно им нужен я».
– Уверена, – благосклонно заметила миссис Фишер, – что у вас не может быть мыслей, которых нам не дозволено услышать.
– Уверен, – ответил Бриггс, – что уже через неделю я мог бы поведать вам все свои секреты.
– И все, что вы могли бы сказать, навсегда останется между нами, – заявила миссис Фишер, подумав, что, если бы у нее был сын, он бы разговаривал с нею именно так. – А в ответ, – продолжила она, – я бы осмелилась поведать вам мои.
– Ах, нет, – заявил мистер Уилкинс, подстраиваясь под это дружеское подтрунивание. – Я протестую. Просто обязан заявить протест. Я более старый друг. Я знаю миссис Фишер уже десять дней, а вы, Бриггс, еще и полного дня с нею не провели. Заявляю о своем праве первым узнать ее секреты. В том случае, – добавил он, галантно поклонившись, – если у нее они имеются. В чем я серьезно сомневаюсь.
– О, еще как имеются! – воскликнула миссис Фишер, думая о молодых листочках. Уже одно то, что она вообще издала восклицание, было чем-то удивительным, а то, что оно прозвучало весело, граничило с чудом. Роуз не переставала изумляться.
– Тогда я их вытяну обманом, – таким же шутливым тоном сказал Бриггс.
– Ах, их не надо даже вытягивать, – ответила миссис Фишер. – Моя проблема в том, чтобы не вывалить их самой в одночасье.
Вот так могла бы говорить Лотти. Мистер Уилкинс вставил в глаз монокль, который он держал при себе для таких случаев, и внимательно разглядывал миссис Фишер. Роуз тоже не могла не улыбаться, потому что миссис Фишер, казалось, изумлялась сама себе, хотя Роуз и не вполне понимала причин, и ее улыбка была немного неуверенной, потому что изумленная миссис Фишер, причем без демонстративности или налета презрения, была совершенно новым зрелищем, к которому следовало привыкнуть.
А миссис Фишер думала, как бы они были поражены, если бы она рассказала о своем странном и волнующем ощущении, как будто она вот-вот раскроется подобно весенней почке. Они бы подумали, что она чрезвычайно глупая старуха, именно так она и чувствовала себя два дня назад, а теперь она уже свыклась с идеей молодой листвы, apprivoisée
[31] к ней, как говаривал дорогой Мэтью Арнольд, и хотя несомненно прекрасно, когда внешний вид и ощущения совпадают, но даже если нет – ведь невозможно иметь все и сразу, – разве не лучше чувствовать себя молодой хотя бы частично, чем старой повсеместно? Ей еще предстоит почувствовать себя повсеместно старой, и внутри, и снаружи, когда она вернется в свой саркофаг на Принс-оф-Уэйлс-террас.
И все же, если бы не приезд Бриггса, миссис Фишер, вероятно, так и продолжала бы свою тайную ферментацию внутри ороговевшей оболочки. Все остальные знали ее как даму весьма суровую. Ее достоинство не выдержало бы, если б она вот так вдруг расслабилась – перед тремя молодыми женщинами. Но появился этот незнакомец Бриггс, незнакомец, который обращался с ней так, как не обращался ни один молодой человек в ее жизни, и именно приезд Бриггса и его настоящая и явная симпатия – потому что Бриггс, истосковавшийся по семейному дому и его обитателям, воспринимал ее как бабушку, которой у него не было, – освободили миссис Фишер от этой оболочки, и она, как и предсказывала Лотти, предстала перед ними довольной, благосклонной и полной доброго юмора.
А Лотти, вернувшаяся с пикника на полчаса позже, чем следовало, пошла на доносившиеся из верхнего сада голоса в надежде, что чай еще не унесли, и сразу же увидела, что случилось, потому что как раз в этот момент миссис Фишер смеялась.
«Ну вот, она высвободилась из своего кокона», – подумала Лотти, и поскольку она была быстрой и импульсивной, и мысль об уместности чего бы то ни было ей в голову не приходила и задержать ее не могла, она подлетела сзади к стулу миссис Фишер, наклонилась и поцеловала ее.
– Боже правый! – вскричала миссис Фишер, жутко перепугавшись, потому что так обходиться с ней позволял себе только мистер Фишер, и то в самом начале и с осторожностью. Это был настоящий поцелуй, мгновенно подаривший щеке миссис Фишер странное, но мягкое и сладкое ощущение.
Когда она увидела, чей это был поцелуй, она залилась краской. Ее поцеловала миссис Уилкинс, и это было так приятно… Даже если бы она и хотела, в присутствии милейшего мистера Бриггса она не могла бы вернуться к своей прежней суровости и начать снова порицать миссис Уилкинс. Да она и не хотела. Неужели она нравилась миссис Уилкинс, нравилась все это время, пока она сама так сильно ее отторгала? Непонятный тоненький ручеек тепла просочился в замерзшее и защищенное сердце миссис Фишер. Кто-то молодой ее поцеловал – кто-то молодой захотел ее поцеловать… Все еще пунцовая, она смотрела на это странное создание, совершенно очевидно не осознающее, что она совершила нечто экстраординарное, пожимающее руку мистеру Бриггсу, которого ей представляет муж, и тут же пускающееся с ним в самую дружескую беседу, как если бы знала его всю жизнь. Ну что за странное создание, такое странное. Настолько странное, что, может быть, совершенно естественно было ошибаться на ее счет…
– Вы наверняка хотите чаю, – сказал Бриггс, стремясь проявить к ней максимум гостеприимства. Он нашел ее восхитительной – в веснушках, растрепанная после пикника, и все такое. Вот если бы у него была такая сестра…
– Совсем остыл, – сказал он, трогая чайник. – Сейчас прикажу Франческе принести вам свежий…
Он осекся и покраснел.
– Ну вот, совсем забылся, – сказал он, со смехом глядя на всех.
– Совершенно естественно, совершенно естественно, – заверил его мистер Уилкинс.
– Я пойду скажу Франческе, – сказала Роуз, вставая.
– Нет, нет, – остановил ее Бриггс. – Не уходите.
Он приложил руки рупором ко рту и крикнул:
– Франческа!
Она тут же примчалась. За все время их пребывания она ни на одну их просьбу не отзывалась с такой резвостью.
– «Голос ее хозяина»
[32], – пошутил мистер Уилкинс, на его взгляд, вполне уместно.
