А миссис Уилкинс никакого труда на себя не брала. Просто спустилась с холма, напевая – миссис Фишер сама это слышала – и подхватила его на улице, словно булавку. Три дамы все еще лежали в постелях, потому что вставать было рано, и слышали, как миссис Уилкинс шагает мимо их окон по зигзагообразной дорожке навстречу мистеру Уилкинсу, который приехал утренним поездом. Скрэп улыбнулась, Роуз вздохнула, а миссис Фишер позвонила в колокольчик и объявила Франческе, что будет завтракать у себя. В это утро все трое, повинуясь инстинктивному желанию где-то укрыться, завтракали у себя.
Скрэп завтракала в постели каждое утро, но сегодня она тоже испытала желание спрятаться подальше и решила провести в постели весь день. Хотя, подумала Скрэп, сегодня вряд ли будет в этом необходимость, вот завтра… Сегодня, посчитала Скрэп, Меллерш будет достаточно занят. Он непременно захочет принять ванну, а принятие ванны в Сан-Сальваторе было занятием непростым, настоящим приключением, если ванна предполагалась горячей, к тому же занимало много времени. В этом приключении участвовали все слуги: Доменико со своим помощником Джузеппе с огромными предосторожностями разжигали огонь в патентованной колонке, укрощая пламя, когда оно разгоралось слишком сильно, раздувая его, если оно грозило погаснуть, и разжигая снова, когда все-таки гасло; Франческа хлопотала над своенравным краном, регулируя напор, потому что когда его выворачивали на полную, вода текла холодная, а если недостаточно, тогда колонка начинала плеваться и таинственным образом заливала весь дом; Костанца и Анджела бегали вверх-вниз, таская ведрами из кухни горячую воду, чтобы восполнить то, с чем не справлялся кран.
Ванную обустроили совсем недавно, и она была предметом гордости и благоговейного страха всех слуг. Колонка была патентованной, но что это означало – не понимал никто. Длинная типографская инструкция по эксплуатации висела на стене, и в ней часто попадалось слово «pericoloso»
[17]. Когда миссис Фишер, сразу по прибытии потребовавшая ванну, увидела это слово, она вернулась к себе в комнату и приказала принести принадлежности для обтирания. А когда все остальные обнаружили, как выглядит пользование ванной комнатой, как неохотно оставляют их слуги наедине с колонкой, как отказывается выходить Франческа, которая, повернувшись спиной к моющейся, надзирает за краном, как прочие слуги, трепеща, ждут за дверью, пока купальщица не выйдет живой и здоровой, они тоже перешли на тазики и губки.
Однако же мистер Уилкинс – мужчина, и ему наверняка потребуется настоящая ванна. Скрэп прикинула, что это займет порядочно времени. Потом ему надо распаковать вещи, а учитывая, что он провел ночь в поезде, он, возможно, проспит до вечера. Так что будет под присмотром весь день, и его выпустят на них только за ужином.
Скрэп пришла к выводу, что в своем саду она будет в безопасности и, как обычно, встала после завтрака, как обычно, оделась, одним ухом прислушиваясь к звукам, означавшим появление мистера Уилкинса – как его багаж заносят в комнату Лотти на другой стороне холла, как хорошо поставленным голосом образованного человека он сначала спрашивает у Лотти: «Должен ли я что-то дать этому человеку?», и сразу же после этого: «Могу ли я принять горячую ванну?», и голос Лотти, радостно заверяющей его, что нет, он ничего этому человеку не должен, потому что это садовник, и да, он может принять горячую ванну. Вскоре холл наполнили знакомые звуки: вот пронесли дрова, притащили воду, беготня, вопли – в общем, обычная суета вокруг ванны.
Скрэп закончила одеваться, постояла у окна, ожидая, когда мистер Уилкинс пройдет в ванную. Когда он там обоснуется, она выскользнет, устроится в своем саду и продолжит искать смысл собственной жизни. Она уже прилично продвинулась в поисках. Она реже засыпала в процессе и все больше склонялась к убеждению, что слово «мишура» вполне применимо к ее прежнему существованию. Также она опасалась, что будущее ее выглядит мрачно.
Тут она снова услышала поставленный голос мистера Уилкинса. Дверь в комнату Лотти открылась, и он, выходя, осведомился у нее, как пройти в ванную.
– Сам увидишь – возле нее всегда целая толпа, – ответила Лотти, и Скрэп с радостью отметила, что ее голос был все таким же веселым.
В холле прозвучали его шаги, потом послышались шаги сбегающей по лестнице Лотти, затем короткое препирательство возле двери в ванную – хотя вряд ли можно назвать препирательством хор возбужденных голосов с одной стороны и безмолвную решимость, как рассудила Скрэп, принимать ванну в одиночестве.
Мистер Уилкинс итальянского не знал, и слово «pericoloso» никак на него не повлияло – или не повлияло бы, если б он обратил внимание на висевшую на стене длинную инструкцию. Он твердо закрыл дверь, пресекая попытки Доменико проникнуть внутрь, заперся, как поступил бы любой мужчина, намереваясь принять ванну, и подумал, что у этих иностранцев своеобразные стандарты поведения, поскольку и мужчины, и женщины определенно собирались присутствовать при его купании. В Финляндии, он слышал, местные женщины не только присутствуют при купании, но даже лично моют путешественников. Однако он не слыхал, чтобы такое было принято в Италии, которая ранее представлялась ему страной более близкой к цивилизации – возможно, потому что путешественники чаще посещали Италию, нежели Финляндию.
Беспристрастно размышляя об этом и тщательно сравнивая претензии на цивилизованность Италии и Финляндии, мистер Уилкинс влез в ванну и закрыл кран. Естественно, закрыл. Так поступил бы на его месте любой. Но в инструкции было красными буквами напечатано: кран, пока в колонке горит огонь, закрывать нельзя. Его следует прикрутить, но не закрывать до конца, пока огонь сам не угаснет, иначе – и здесь снова возникало слово «pericoloso» – колонка взорвется.
Мистер Уилкинс влез в ванну, закрыл кран, и колонка, в точности как обещала инструкция, взорвалась. К счастью, взорвалась она только изнутри, но зато с таким ужасным шумом, что мистер Уилкинс выскочил из ванны и ринулся к двери, и лишь наработанный долгими годами тренировки инстинкт заставил его по пути завернуться в полотенце.
Скрэп услышала взрыв как раз в тот момент, когда выходила из своей комнаты.
«Боже правый! – подумала она, вспомнив инструкцию. – Там же мистер Уилкинс!»
Она помчалась к лестнице, призывая слуг, а из ванной, обмотанный полотенцем, вылетел мистер Уилкинс, и они столкнулись.
– Чертова ванна! – вопил мистер Уилкинс, скрытый полотенцем не полностью, так как сверху торчали плечи, а снизу – ноги, и тут увидел леди Каролину Дестер, ради встречи с которой проглотил весь свой гнев на жену и приехал в Италию.
Лотти в письме поведала ему, кто еще, помимо них с миссис Арбатнот, проживает в Сан-Сальваторе, и мистер Уилкинс сразу увидел возможность, которая в ином случае могла бы ему никогда не предоставиться. Лотти просто написала: «Здесь еще две женщины, миссис Фишер и леди Каролина Дестер», но этого было достаточно. Он знал все о семействе Дройтвичей, об их богатстве, их связях, их месте в истории, о власти, которой они могли бы пользоваться, если б на то была их воля, и о том, как они могут осчастливить еще одного адвоката, добавив его к ряду уже нанятых ими. Связи Дройтвичей имели множество ответвлений. Он также слышал – а в его профессии, считал он, было важно слушать и запоминать услышанное – о необыкновенной красоте их единственной дочери. И даже если самим Дройтвичам его услуги не понадобятся, вполне возможно, что они понадобятся их дочери. Красота может завести ее обладательницу в самые странные ситуации, и ни один совет не окажется лишним. И даже если никому из них, ни родителям, ни дочери, ни любому из их блестящих сыновей не понадобятся его профессиональные навыки, это все равно крайне ценное знакомство. Оно открывает перспективы. Оно пахнет возможностями. Он еще годы и годы может торчать в своем Хампстеде и так и не обрести другого такого шанса.
