– И от семейных привязанностей, – сказала леди Каролина – или это кьянти говорило? Определенно кьянти.
– И от жажды семейных привязанностей, – сказала миссис Уилкинс. Понятно теперь, что у нее за жизнь дома и каков ее истинный характер.
– Ну это не так уж и плохо, – сказала леди Каролина. – Я бы на этом остановилась. Так появляется пространство для себя.
– О, нет, нет, это ужасно! – вскричала миссис Уилкинс. – Быть самой по себе – все равно что остаться без одежды.
– Но мне это нравится, – сказала леди Каролина.
– Позвольте… – сказала миссис Фишер.
– Это дивное ощущение – сбросить с себя все, – сказала леди Каролина, адресуясь исключительно к миссис Уилкинс и не обращая на двух других дам никакого внимания.
– О, а каково это – стоять на пронизывающем ветру без ничего и знать, что ничего никогда на тебе и не будет, и замерзать, замерзать, пока не умрешь от холода? Вот что это такое – жить с тем, кто тебя не любит.
Так откровенничать, подумала миссис Фишер… А уж для миссис Уилкинс, которая пила только воду, вообще никаких оправданий нет. Миссис Арбатнот, судя по всему, разделяла негодование миссис Фишер; она нервно теребила то приборы, то салфетку.
– Разве он вас не любит? – спросила леди Каролина, столь же постыдно невоздержанная на язык, как и миссис Уилкинс.
– Меллерш? Во всяком случае, никак этого не показывает.
– Восхитительно, – пробормотала леди Каролина.
– Позвольте… – сказала миссис Фишер.
– Нет, не думаю, что это восхитительно. Я была в отчаянии. И сейчас, приехав сюда, я понимаю, насколько плохо мне было. Я была такой жалкой! И Меллерш…
– Вы имеете в виду, что он не стоит всех этих переживаний?
– Позвольте… – сказала миссис Фишер.
– Нет, я совсем не это имела в виду. Просто мне вдруг стало очень хорошо.
Леди Каролина, медленно крутя в пальцах ножку бокала, внимательно изучала сияющее восторгом лицо напротив.
– И теперь, когда мне так хорошо, я просто не могу наслаждаться всем этим в одиночку. Я не могу быть счастлива, не допуская его сюда, не поделившись с ним. Теперь я понимаю, что именно чувствовала Блаженная дева
[15].
– А кто такая Блаженная дева? – спросила Скрэп.
– Позвольте… – сказала миссис Фишер, на этот раз так выразительно, что леди Каролина к ней повернулась.
– Я должна знать? – спросила она. – Но я из естественной истории ничего не знаю. Это звучит как название птицы.
– Это стихотворение, – произнесла миссис Фишер с необыкновенной холодностью.
– О, – сказала Скрэп.
– Я дам вам почитать, – сказала миссис Уилкинс, сморщившись от еле сдерживаемого смеха.
– Не надо, – сказала Скрэп.
– А его автор, – добавила миссис Фишер ледяным тоном, – частенько сиживал за столом моего отца, хотя и не все его так уж охотно принимали.
– Какая скука для вас, – сказала Скрэп. – Моя матушка тоже все время это делает – приглашает писателей. Терпеть их не могу. Ничего бы не имела против, если б они вообще никаких книг не писали. Так вернемся к Меллершу, – обратилась она к миссис Уилкинс.
– Позвольте… – сказала миссис Фишер.
– И еще все эти пустые постели, – сказала миссис Уилкинс.
– Какие пустые постели? – спросила Скрэп.
– Те, которые в доме. В каждой из них должно быть по счастливому человеку. В доме восемь кроватей, а заняты только четыре. Это ужасно, ужасно, что мы такие жадные и захватили все только для себя. Я хочу, чтобы Роуз тоже попросила своего мужа приехать. У вас с миссис Фишер мужей нет, но почему бы вам не пригласить друзей чудесно провести с вами время?
Роуз закусила губу. Она то краснела, то бледнела. Ну почему, почему Лотти не замолчит? Это замечательно – вот так внезапно стать святой, воспылать ко всем любовью, но почему надо при этом быть такой бестактной? Роуз казалось, что она пляшет на всех ее больных местах. О, если б только Лотти замолчала…
А миссис Фишер, с еще большей холодностью, чем в ответ на слова Скрэп о «Блаженной деве», сказала:
– В этом доме только одна свободная спальня.
– Только одна? – удивилась миссис Уилкинс. – А кто же занял остальные?
– Мы заняли, – сказала миссис Фишер.
– Но не может быть, чтобы мы заняли все спальни! Их по меньшей мере шесть, две остаются, а нам сказали, что здесь восемь спальных мест, не так ли Роуз?
– Да, здесь шесть спален, – ответила миссис Фишер, которая по прибытии вместе с леди Каролиной тщательно осмотрела весь дом, чтобы выбрать для себя самые удобные комнаты, и знала, что спален оставалось две, и обе очень маленькие – в одной спала Франческа в компании стула и комода, вторая, столь же скудно обставленная, пустовала.
Миссис Уилкинс и миссис Арбатнот в свою очередь дом едва оглядели, проведя прочти весь день на воздухе и предаваясь восторгам, а во время переговоров с владельцем Сан-Сальваторе по невнимательности решили, что восемь спальных мест – то же, что восемь спален, а оказалось, нет. Здесь действительно было восемь спальных мест, но четыре из них – в комнатах миссис Уилкинс и миссис Арбатнот.
– Спален шесть, – повторила миссис Фишер. – Мы занимаем четыре, Франческа пятую, одна стоит пустая.
– Вот и получается, – сказала Скрэп, – что даже если бы мы пожелали проявить доброту, мы не сможем. Разве это не удача?
– Значит, осталась комната только для одного человека? – спросила миссис Уилкинс, обводя всех троих глазами.
– Да, и вы его уже пригласили, – ответила Скрэп.
Миссис Уилкинс была ошарашена. История с постелями оказалась полной неожиданностью. Приглашая Меллерша, она предполагала, что поселит его в одной из четырех свободных, как она думала, спален. Когда полно места и хватает слуг, нет никакой причины тесниться в одной спальне, как приходилось в Лондоне, где дом у них был маленький, а слуг всего двое. Любовь, даже вселенская, такая любовь, которая захлестнула ее здесь, не должна подвергаться испытаниям. Для успешного супружеского сна требуется терпение и самоотречение. А также благожелательность и стойкая вера. Она была уверена, что относилась бы к Меллершу с гораздо большей любовью, а он не вздорничал бы так часто, если б они не были заперты вместе по ночам, а встречались бы по утрам, как добрые друзья, между которыми не пролегли разногласия по поводу открытого или закрытого окна или очередности умывания, если б они с большим трудом не подавляли жалобы на мелкие несправедливости. Она понимала, что ее счастье и способность дружить со всеми – это результат ее новой внезапной свободы и покоя. Но останется ли с ней это чувство после первой же ночи, проведенной взаперти с Меллершем? Будет ли она утром так же преисполнена любовью и добротой к нему, как полна ими сейчас? В конце концов она не так долго пробыла в раю. Что если она к приезду Меллерша еще не успеет укрепиться в райской благожелательности? Только сегодня утром она, проснувшись, наслаждалась невероятным счастьем пребывания в одиночестве, удовольствием устроиться в постели именно так, как она любит!
