– Я вот тут думала о Меллерше, – повторила миссис Уилкинс, обернувшись, потому что решила, что Роуз в первый раз ее не расслышала.
– Неужели? – ответила Роуз с легким неодобрением в голосе, поскольку ее опыт общения с Меллершем не оставил приятных воспоминаний. Она обманула Меллерша, поэтому он ей не нравился. Она не осознавала, что именно в этом крылась причина ее неприязни, и полагала, что все дело в том, что он не особо отмечен божьей благодатью. И тут же упрекнула себя в высокомерии: так думать нехорошо, неправильно. Несомненно, муж Лотти куда ближе к Господу, чем она сама. И все же он ей не нравился.
– Я вела себя как настоящая стерва, – сказала миссис Уилкинс.
– Что? – переспросила миссис Арбатнот, не веря своим ушам.
– Ну, уехала, бросила его одного в этом кошмаре, а сама наслаждаюсь в раю. А он ведь сам собирался отвезти меня на Пасху в Италию, я об этом говорила?
– Нет, – коротко ответила миссис Арбатнот: она не поощряла разговоров о мужьях. Стоило Лотти начать что-то говорить о своем супруге, как она тут же меняла тему. Один муж вел к другому мужу, что в разговорах, что в жизни, а она не могла и не стала бы говорить о Фредерике. И никогда о нем не упоминала – достаточно было самого факта его наличия. О Меллерше-то говорилось, и не раз, поскольку он пытался помешать их предприятию, но миссис Арбатнот внимательно следила за тем, чтобы удерживать его в означенных пределах.
– Да, собирался, – подтвердила миссис Уилкинс. – Никогда в жизни ничего подобного не делал, и я была в ужасе. Только подумать: как раз когда я собралась сама сюда ехать!
Она приостановилась и посмотрела на Роуз.
– Да-а-а, – протянула Роуз, пытаясь придумать, что бы такое сказать.
– Теперь понимаешь, почему я назвала себя стервой? Он планировал отпуск в Италии со мной, а я планировала отпуск в Италии без него. Думаю, – произнесла она, внимательно глядя на Роуз, – у Меллерша есть все причины злиться и обижаться.
Миссис Арбатнот была поражена. Невероятная скорость, с которой буквально на глазах, час от часу, Лотти становилась все более разумной и самоотверженной, приводила ее в замешательство. Она превращалась чуть ли не в святую. Вдруг с теплотой заговорила о Меллерше – том самом Меллерше, о котором она еще сегодня утром, когда они сидели, свесив ноги в воду, говорила, что он растаял где-то там, в дымке. Но то было утром, а всего лишь после ланча Лотти уже вернула его из дымки и даже написала ему, судя по всему, довольно пространное послание. Прошло еще несколько минут, и она уже объявляет, что у него есть все причины злиться и обижаться на нее и что она вела себя – слово довольно необычное, однако выражающее истинное раскаяние – как стерва.
Роуз потрясенно смотрела на нее. Если дело пойдет такими темпами, то скоро над ней воссияет нимб, впрочем, уже воссиял – как мог бы подумать каждый, не догадывающийся, что это пробивающийся сквозь листву свет играет на ее рыжеватых волосах.
Судя по всему, в Лотти вселилось огромное желание любить и дружить – любить всех, дружить со всеми, стремление к чистой добродетели. Собственный же опыт говорил Роуз, что добродетель, то состояние, когда чувствуешь себя добродетельной, достигается не иначе как через труды и боль. Чтобы достичь этого состояния, требуется время, и на самом деле никто никогда его и не достигает, разве только на какие-то краткие мгновения. Путь к нему требует невероятной самоотдачи, и усеян этот путь сомнениями. А Лотти пронеслась по нему во весь опор. Да, она не избавилась от своей порывистости, подумала Роуз. Просто это качество приняло другое направление. И сейчас она в едином порыве превращается в святую. Может ли кто-то так стремительно обрести добродетель? И не последует ли за этим столь же стремительная реакция?
– Я бы не была в этом так уверена, – осторожно сказала Роуз, глядя сверху в сияющие глаза Лотти – спуск был крутым, и Лотти стояла значительно ниже нее.
– Но я уверена в этом, я так ему и написала.
– Да, но только сегодня утром…
– Все здесь, – прервала ее Лотти, с удовлетворением постучав по конверту.
– Что – вообще все?
– Ты имеешь в виду, по поводу объявления и моих сбережений? Нет, пока об этом я не писала. Расскажу сама, когда он приедет.
– Приедет?.. – повторила за ней Роуз.
– Я пригласила его к нам.
Роуз только и могла, что молча смотреть на нее.
– Это меньшее, что я могла сделать. К тому же – только погляди! – И Лотти взмахом руки охватила окрестности. – Не делиться всем этим – отвратительно. Да, я повела себя как стерва, когда уехала и оставила его, но ни одна стерва не может быть такой стервозной, чтобы не попытаться пригласить Меллерша приехать и тоже насладиться всем этим. Элементарная порядочность требует, чтобы он тоже получил хоть какое-то удовольствие от моих накоплений. В конце концов, он предоставлял мне кров и кормил меня все эти годы. Нельзя быть такой неблагодарной.
– И… ты полагаешь, он приедет?
– О, надеюсь, – со всей серьезностью ответила Лотти и добавила: – Бедняжечка.
Роуз почувствовала, что ей надо присесть. Это Меллерш бедняжечка? Тот самый Меллерш, который еще несколько часов назад был лишь смутным воспоминанием? На повороте дорожки стояла скамейка, и Роуз подошла к ней и села. Она хотела перевести дыхание, выиграть время. Если б у нее было время, она придумала бы, как перехватить стремительную Лотти, остановить ее, прежде чем она совершит то, о чем впоследствии может пожалеть. Меллерш в Сан-Сальваторе? Меллерш, от которого Лотти совсем недавно так рвалась сбежать?
– Я так и вижу его здесь, – объявила Лотти, словно отвечая на ее мысли.
Роуз взглянула на нее с искренним беспокойством: каждый раз, когда Лотти этим убежденным тоном заявляла: «Я так и вижу», ее видения сбывались. Следовательно, видение с мистером Уилкинсом тоже может воплотиться.
– Очень жаль, – тревожно сказала Роуз, – но я тебя не понимаю.
– И не пытайся, – ответила с улыбкой Лотти.
– Но я должна, потому что я тебя люблю.
– Дорогая моя Роуз, – Лотти наклонилась и нежно поцеловала подругу.
– У тебя все так быстро меняется, – сказала Роуз, – я за тобой не поспеваю. Я не понимаю. Так же было и с Фредер…
Она с испугом оборвала себя.
– Вся идея нашего путешествия, – продолжила она, потому что Лотти вроде и не заметила ее оговорки, – состояла в том, чтобы уехать ото всех, разве не так? Вот мы и уехали. И вот прошел всего лишь день, а ты уже пишешь тем самым людям, от которых…
Она умолкла.
– Тем самым людям, от которых мы хотели уехать, – закончила за нее Лотти. – Совершенно верно. Это кажется идиотски нелогичным. Но я так счастлива, мне так хорошо, я чувствую себя такой немыслимо цельной. Это место – о, здесь я переполнена любовью.
Она умолкла и посмотрела на подругу, словно удивляясь самой себе.
