* * *
Существует легенда, что после разрыва с Нарышкиной Александр некоторое время встречался в уединенном Баболовском дворце, на границе между Царским Селом и Павловском, с Софи Вельо, дочерью придворного банкира-португальца и прибалтийской немки. На эту связь намекает в своей эпиграмме юный Пушкин, который, как полагают некоторые пушкинисты, сам был неравнодушен к Софи.
А впрочем, эпиграмма весьма почтительная:
Прекрасная! пускай восторгом насладится
В объятиях твоих российский полубог.
Что с участью твоей сравнится?
Весь мир у ног его — здесь у твоих он ног.
Еще один бывший лицеист, Модест Корф, в своей «Записке о Лицее» поминает о том, что «к дочери баронессы Вельо, Sophie, вышедшей потом за генерала Ребиндера, но тогда еще девице, очень благоволил император Александр». К этой фразе Корф сделал примечание: «Император Александр очень часто бывал у г-жи Вельо, но сверх того назначались уединенные свидания в Баболовском дворце. Вот стихи по этому случаю в нашей антологии: „… Что с участью твоей, прекрасная, сравнится? Весь мир у ног его — здесь у твоих он ног“. — И далее: — Мы очень часто встречали государя в саду и еще чаще видали его проходящим мимо наших окон к дому госпожи Вельо».
Софья Осиповна Вельо
Предположительный портрет Софьи Вельо в рукописи Пушкина
Однако никто из современников, кроме Корфа, не упоминает о связи Александра с Софьей Осиповной Вельо. Возможно, этот роман существовал только в воображении лицеистов, а Александр просто ходил к почтенной вдове Корф на чай, по-соседски? Версия эта не так невероятна, как может показаться на первый взгляд. Пушкинистам известны мемуары Фридриха фон Шуберта, зятя банкира Ралля. По словам Шуберта, «император стремился удалиться от придворных кругов и пытался создать маленький интимный кружок с дамами, в котором он надеялся проводить вечера в неформальном тоне и вдали от интриг. Для него он избрал хорошеньких, но не особенно одухотворенных дам из купеческого круга. Он счастливо избегал дворцовых интриг, но когда приходил к ним вечером пить чай, там удивительно много болтали, что ему очень нравилось, и он участвовал в интригах, только они были маленького масштаба и в другой сфере». Далее он прямо пишет, что в этот кружок входила и вдова банкира Вельо.
«И не проходило и недели, чтобы он не приходил к одной из них к чаю, где собирался целый дамский клуб (мужчины бывали обыкновенно исключены), и император был очень доволен, проводя вечер в разговорах о всевозможных городских делах». Так что вы вольны выбирать между пылкой запретной страстью в заброшенном Баболовском дворце и уютным семейным чаепитием с почтенными купчихами.
Тайная любовь императрицы
В 1803–1807 годах Елизавета Алексеевна страстно влюбилась в кавалергарда Алексея Охотникова. Этот роман долгие годы оставался тайной. После смерти Елизаветы Алексеевны Николай I сжег все ее личные бумаги. А когда историк, великий князь Николай Михайлович, написал книгу об Елизавете Алексеевне и вставил в нее главу об Охотникове, Николай II запретил дяде печатать эту главу.
Алексей Яковлевич Охотников
Николай Михайлович считал, что роман начался осенью 1805 года, но в Государственном архиве Российской Федерации недавно найдены отрывки из интимного дневника Елизаветы, в котором она записывала все «случайные» встречи со своим кавалергардом. Из этого дневника следует, что Елизавета и Охотников полюбили друг друга еще в 1803 году. Они не могли открыто разговаривать друг с другом даже о незначительных вещах и на людях лишь осторожно обменивались взглядами. Елизавета пишет, что увидела в окно плюмаж Охотникова или услышала, как он кричит своему кучеру: «Стой!», и как это взволновало ее — ведь она впервые услышала его голос. Елизавета рассказывает, как тайком вырезала имя возлюбленного на коре одного из деревьев Каменоостровского парка. Она дает Охотникову прозвище Vosdu и пишет: «…(нет?) сомнения в том, что это его я обогнала на набережной. Прелестный Vosdu»; «Предчувствие, что он будет в карауле, и в самом деле, бесполезная прогулка. Бал у Имп[ератрицы], плохо видела, идя ужинать, но украдкой посмотрела, возвращаясь. Любезный Vosdu, ручаюсь, что он сделал это нарочно»; «Хотя и только что сменившись с караула, [прогуливался] пешком по набережной с другом, я в санях; входя в театр, не видела и заметила только, выходя, в тени на крыльце, и все же два взгляда»; «Идя пешком по набережной, под конец прог[улки], я увидела его с другом в санях перед нами, на некотором расстоянии они повернули назад и поехали нам навстречу, потом, увидев, что с той же стороны идет один из их братии, они свернули во двор М[раморного] дв[орца], на площадь, где устроены ледяные горки, там они вышли из саней, а я, обогнав их, села в карету и повернула на площадь, где их обогнала. Вечер в Собрании. День весьма примечательный. Как только мы вошли и уселись на банкетках, входит Vosdu и дружески приветствует какого-то человека, стоявшего с несколькими другими драгунскими офицерами, светлая тес[ьма] и лиловый воротник, затем он обвел в высшей степени безразличным взглядом весь ряд дам, в котором сидела и я, но, кажется, меня не заметил, а если и заметил, это для меня вовсе не лестно, раз я произвела на него так мало впечатления, и все же я чувствовала некоторую радость оттого, что видела его, а он при этом и не догадывался, что я его вижу. К тому времени как я во второй раз на него поглядела, он уже заметил меня, ибо наши глаза встретились. Вскоре стали танцевать полонезы, я и без того была уже немного раздосадована тем, как он пробежался глазами по женщинам, сидевшим в одном ряду со мною, так что я, проходя возле него в нескольких полонезах, не смотрела. Обжора был очень занят разговором с каким-то ужасным старым генералом. Я возвратилась на свое место, Vosdu вновь стал мил.
Имп[ератор] пожелал, чтобы танцевали экосезы, я танцевала с господином] У[варовым], Vosdu занял место напротив нас и оставался там <от начала до конца> в продолжение всего тура экосеза; я была ни жива ни мертва, я так смутилась от счастья, что предпочла бы провалиться сквозь землю. Мне было очень неловко танцевать на глазах у Vosdu, это было впервые и столь открыто, мне случалось танцевать в самых разных ситуациях, но на сей раз это было поистине очаровательно. И все же я была сердита на то, как Vosdu смотрел на всех мелькавших перед ним женщин, он всех их разглядывал, не пропустил ни одной. После экосеза, который я танцевала перед Vosdu, я пошла к своему месту, начали другой, очень длинный, в котором я была так низко, что, лишь поднимаясь, успела испытать тысячу разнообразных чувств. Сначала то, как Vosdu разговаривал, смеялся и рассматривал танцующие пары, рассердило меня (с Унг[ерном]), затем движение, быть может, непроизвольное, преисполнило меня гневом против него. Взгляды его уже не казались мне столь нежными, я их избегала, а когда я стала танцевать, он исчез, этот бесконечный экосез длился еще так долго, что я решила, что он уехал, и, немного отдохнув, объявила, что намереваюсь уехать, как тут увидела его входящим в зал с видом на редкость равнодушным. Вскоре после того я выскользнула из зала, однако мой последний взгляд все же невольно упал на него. Я возвратилась к себе в странном состоянии. [Я была] рада, что мое предчувствие меня не обмануло, счастлива, что видела его, но в то же время недовольна, как мы бываем недовольны избалованным ребенком, которому в глубине души прощаем, не в силах противиться его обаянию»; «Очень плохо. Три первых недели в слезах, архиплохие. Я полагала все конченым, но в воскр[есенье] 8 марта, идя к обедне, [увидела его,] вид потерянный, волосы в беспорядке, не сводил глаз с Имп[ератора], при выходе Vosdu пытался смотреть, стоя за группой камергеров и затем в Кавалергардском зале»; «В карауле, милый взгляд проходя, я смешалась, его голос взволновал меня до глубины души. Angebrannt [воспламенена], думала только о нем; весь день провела в мечтаниях о любви, утром не выходила вовсе, чтобы не встречать тех, кого невозможно выносить».
