— Нет, — покачал головой Олег, — я не трогал нож, пока он был в ране.
Полковнику эта информация пришлась по душе.
— Значит, если экспертиза подтвердит, что удар ножом она нанесла себе сама, то хотя бы это с тебя можно будет снять. Но вот что касается ее пребывания в твоем доме, тут… — Зарецкий развел руками, не в силах до конца поверить в историю Олега, рассказанную на бумаге. Больше всего это смахивало на бред сумасшедшего, хотя полковник немало безумного повидал на своем веку.
— Так, — решил он, — ты этой галиматьи не писал, никто ничего не видел. Берешь чистый листок, на котором четко и по делу описываешь только обстоятельства ранения. Ничего лишнего. Потом едешь к себе домой, ведешь себя тихо и не отсвечиваешь. Если девушка выкарабкается и начнет говорить, то этим уже совсем другие люди будут заниматься.
Кряхтя, Зарецкий поднял свое грузное тело и, открыв дверь, поманил находившего за ней Ерохина, болтавшего с мимо проходившим коллегой. Когда подчиненный вернулся в кабинет и закрыл за собой дверь, он скомандовал:
— После того, как этот товарищ напишет объяснение, возьмешь у него следы рук и потом зайдешь ко мне, потолкуем. А ты, — погрозил он пальцем Олегу, — не чуди мне. Сидишь на жопе ровно и ждешь новостей.
____________
Для Олега потянулась череда пустых серых дней, наполненные болезненным ожиданием. Выяснив, в какую больницу увезли девушку, он узнал, что ее прооперировали, после чего она несколько дней находилась в реанимации, пока доктора не признали ее состояние стабильным и не перевели в палату.
Отослав хвалу всем на свете богам, Олег успокоился и принялся приводить свои дела в порядок, не минуты не сомневаясь в том, что совсем скоро предстанет перед законом. Он договорился со знакомой соседкой, вдовой близкого друга его отца, что та присмотрит за Тяпой в его отсутствие. В подробности он не вдавался, просто сообщил ей, что на какое-то время уедет.
Собака словно чувствовала что-то неладное и не отходила от него ни на шаг. Морщась от непривычного ее нюху табачного дыма, она лежала у его ног, пока он выкуривал одну сигарету за другой. Он твердо встал на путь саморазрушения, потому что больше не видел смысла в своем существовании. Ну, разве что вымолить на суде у Насти прощение. Не для того, чтобы скостить себе срок, а ради своей совести.
Спустя примерно неделю на его телефоне раздался звонок — его вызывали в участок. Лейтенант Ерохин в первую очередь доложил полковнику о результатах беседы с раненной девушкой, ведь это дело стояло у того на особом контроле. И к его большому удивлению Зарецкий запретил что-либо сообщать Олегу, пока не сможет лично присутствовать при встрече.
Зайдя в кабинет и увидев в нем Зарецкого, Олег внутренне подобрался, догадываясь, что это неспроста. Поздоровавшись, Олег занял место у стола оперуполномоченного.
— Итак, Олег Дмитриевич, — начал Ерохин, — гражданка Шмелева дала сегодня в больнице объяснения. С ее слов она находилась в вашем доме добровольно, а ранила себя ножом в пылу ссоры из ревности. Дескать, хотела припугнуть, но не рассчитала силы.
Олегу потребовалось несколько секунд на осмысление полученной информации, и в следующий миг он уже схватил за горло молодого опера, который с испугом вцепился в державшую его мертвой хваткой руку, в полном изумлении глядя в воспаленные от бессонницы глаза, которые зажглись неукротимым гневом.
— Олег, стой! — подскочил на ноги Зарецкий.
— Заставили? Надавили? — прорычал мужчина, сильно тряхнув Ерохина.
— Нет, нет, — полузадушенным тоном выдавил лейтенант.
— Никто ее не трогал! — попытался оторвать Олега от его жертвы Зарецкий. — Оставь его в покое, это приказ! Новую статью себе захотел?
Тяжело дыша, Олег все же отпустил горло Ерохина, и стряхнул с себя удерживающие его руки. Он перевел тяжелый, обещающий расправу всем и каждому взгляд на полковника, который невольно отступил на шаг назад.
— Олег, это чистая правда. Она сама дала эти показания, без всякого принуждения со стороны, — медленно заверил его Зарецкий, внимательно следя за каждым его движением, словно тот был взбесившимся животным.
— На нее не то что давить, подойти-то боязно, — обиженно просипел Ерохин с неприязнью глядя на Олега. — Лежит вся в капельницах еле живая, худенькая такая, в чем только душа теплится. Одни глазищи на пол лица, несла эту откровенную чушь тонким голоском, только взгляд в сторону отводила. Я два раза переспросил, она все подтвердила… а у самой слезы в глазах.
Каждое слово било Олега под дых. Он будто воочию видел лежащую на больничной койке Настю. В том, что с ней произошло, был повинен только он, и все это прекрасно понимали. Олег понуро опустил голову, в кабинете повисла неловкая пауза.
— Ну, — откашлялся Зарецкий, — нам же проще. Делаем отказную по возбуждению уголовного дела, ты подписываешь, что ознакомлен с этим и свободен. Давай только без самодеятельности, ладно?
Это не заняло много времени. На прощанье Зарецкий пожал ему руку и настоятельно попросил держаться от девушки подальше. Олег промолчал, а Зарецкий, глядя на его выражение лица, сквозь зубы выматерился. Когда за упрямцем закрылась дверь, полковник с облегчением выдохнул.
— Вот же псих, — потирая шею тихо прошипел себе под нос лейтенант Ерохин.
Зарецкий потер виски, и, прикрыв глаза, негромко заговорил:
— Во Вторую чеченскую мой отряд под Гудермесом был. Готовилась операция по зачистке ваххабитов в одном селении, где они, якобы, засели. Взяли «языка», а он, сука, молчит, хоть на куски режь. И тут контрразведка пожаловала, в общем, разговорил его Олег. Эта гнида все, как на духу выложила. Ждали там нас с цветами и минами. Вот с тех пор должок за мной и тянется, — помолчав немного он добавил, — и не только за мной. Олег спецом от бога был, столько ребят уберег и за свою шкуру никогда не трясся. Жаль мужика, крыша может у любого поехать, — философски закончил он.
______________
У Ерохина уже заканчивался рабочий день, когда ему позвонили с вахты.
— Андрей, это ведь ты делом Шмелевой занимаешься? — спросил у него дежурный и, дождавшись подтверждения добавил. — Тут ее родители пришли, мы отправим к тебе?
Ему ничего не оставалось, как принять их. Ерохин невольно сглотнул, предчувствуя сложный разговор, который ничем хорошим не закончится.
К нему в кабинет вошла пожилая пара. Они смотрелись очень благообразно и держались с большим достоинством, однако у обоих на лицах залегла печать скорби, хорошо знакомая каждому оперу. Ему частенько приходилось видеть людей в горе, жаждущих покарать виновных в своей беде. Вежливо поздоровавшись, пожилые мужчина и женщина опустились на предложенные им стулья.
— Вы по какому вопросу? — спросил у них Ерохин.
— Мы родители Насти Шмелевой, — хорошо поставленным звучным голосом ответила женщина и, скрывая волнение, поправила высокую замысловатую прическу. — Пришли к вам узнать, что происходит?
