Глава 5
Четыре графини Толстые
Граф-плагиатор…
Тридцатого июня 1924 года в Выборге состоялось заседание гражданского судебного отделения Ленинградского губернского суда. Рассматривался иск члена коллегии защитников Якова Федоровича Энтина, поданный им от лица гражданина Г.А. Кроля против гражданина А.Н. Толстого с требованием «признать, что пьеса „Бунт машин“ является результатом коллективной работы граждан Толстого и Кроль, и обязать ответчика, Толстого, во всех постановках указанной пьесы, равно как и изданиях таковой, помещать рядом со своим именем и имя Георгия Кроль… обязать Толстого Алексея Николаевича уплатить Кроль Георгию Александровичу половину всех сумм, как уже поступивших к Толстому, вследствие выпуска в свет и постановки на сцене пьесы „Бунт машин“, так и имеющих к нему поступить в будущем…»
У судебного иска своя предыстория. В июле 1923 года в Берлине Алексей Николаевич Толстой заключил договор с Георгием Александровичем Кролем. В договоре значилось:
«Мы, нижеподписавшиеся, граф Алексей Николаевич Толстой и Георгий Александрович Кроль, пришли к соглашению.
Мы будем совместно работать над переводами и обработкой немецких и других иностранных пьес для русской сцены.
Граф А.Н. Толстой имеет право вести и заключать все переговоры и сделки от имени нижеподписавшихся лиц относительно общих работ в России.
Г.А. Кроль имеет право вести и заключать таковые договора за границей России.
Все поступления и расходы по общим работам мы делим поровну и должны осведомлять друг друга о ходе переговоров.
При постановке или издании переведенных или обработанных нами пьес оба имени – граф Ал. Н. Толстой и Георгий Кроль должны быть названы».
Георгий Александрович Кроль – режиссер и сценарист, ученик Мейерхольда, работал в киноиндустрии с 1919 года, снимал фильмы в Финляндии и Германии, жил в Риме, затем переселился в Берлин.
Первым текстом, который они решили «продвигать» совместно, стала пьеса Карела Чапека «R.U.R», благодаря которой в языки всего мира вошло слово робот (однокоренное со словом «работать». Пьеса повествовала о том, как человекоподобные «големы», выпускаемые компанией Rossum’s Universal Robots – «Россумские Универсальные Роботы», восстали, перебили своих создателей, обрели эмоции, познали любовь. Тема «бунта машин», разумеется, не является изобретением Чапека. С ней играли еще в первом десятилетии ХХ века на волне начинающейся индустриальной революции, когда новые изобретения, овладение новыми силами природы и притягивали, и пугали. В России в 1908 году Валерий Брюсов начал писать роман «Восстание машин». Интересно, что у Брюсова коварными убийцами людей становятся электрические, но не человекоподобные машины («некоторые были убиты… при попытке говорить по телефону, другие получили страшный удар при прикосновении к рычагу телекинемы, третьих обварило вырвавшимся паром, одному заморозило руку из холодильника и т. д.»). Роботы же Чапека – органические (каким был и «демон» Мэри Шелли). Знакомые нам человекоподобные «стальные» роботы с электрическим приводом, ставшие героями более поздней фантастики, возникли на пересечении двух этих сюжетов.
В условиях борьбы двух систем бунтующие роботы ассоциировались с угнетенными классами, осознавшими свое угнетение. Таким образом, сюжету легко можно было дать идеологическое обоснование, необходимое для публикации в Советской России за государственный счет.
Георгий Александрович сделал перевод пьесы, названной без затей «Бунт машин», и Алексей Николаевич увез рукопись в СССР. Там он узнал, что один раз перевод пьесы уже пытались опубликовать, но она не прошла цензуры и не была одобрена. И Толстой занялся ее доработкой, тем более что ее уже ждали в Большом драматическом театре, и один из его ведущих актеров Николай Федорович Монахов бомбардировал писателя посланиями, полными нетерпения:
«Комиссариат народного просвещения Петроградское театральное отделение
Государственный Большой драматический театр
3 сентября 1923 г.
Дорогой Алексей Николаевич.
Я совершенно потрясен… Потрясен и тем, что Вы сдержали свое слово – прислали „Бунт машин“, и потрясен самой пьесой. Это, действительно, черт знает что такое по своей динамике и остроте. Мы все обалдели, читая ее, и труппа уполномочила меня поблагодарить Вас по телеграфу за то, что успех претворения „Бунта машин“ Вы поручили Большому Драматическому Театру.
Верьте, дорогой Алексей Николаевич, что мы сделаем все, и даже невозможное, для успеха пьесы…
На первой репетиции актеры так увлекались своими ролями, что репетицию нельзя было прервать ни на одну минуту: все бросили курить, забыли естественные потребности, пропустили сроки для уплаты поимущественно-подоходного налога, перестали умываться и чистить зубы – не могу выгнать их из театра. Требуют непременного Вашего присутствия и указаний.
Счастлив сообщить об этом и жду Вашего ответа для себя и театра.
Ваш Н. Монахов».
И ниже приписка:
«Такое, или приблизительно такое, письмо я написал бы Вам, если бы Вы „Бунт машин“ мне действительно прислали. А так как Вы занимаетесь лекциями на тему о зарубежном житье, то само собой мы – здесь, а „Бунт машин“ – у Вас. А мы с Лаврушкой (он же главный режиссер А.Н. Лаврентьев) трепетно ждем присылки этой пьесы, дабы поставить ее в первой же половине этого сезона, который мы начнем 30 сентября. Ради Богов, милый Алексей Николаевич, поторопитесь с высылкой ее и во всяком случае не откажите срочно сообщить, когда ждать ее посылки… Горячо Вас обнимаем и просим сугубого внимания к этому постскриптуму – самое же письмо можете даже и не читать.
Н. Монахов.
А. Лаврентьев».
Переделка оказалась удачной – Толстому удалось «протолкнуть» текст Чапека через цензуру, и в феврале 1924 года «Бунт машин» напечатали в журнале «Звезда». Но уже… как произведение самого Толстого, правда, с указанием на то, что тема заимствована из пьесы Карела Чапека «R.U.R».
Текст тут же передали для постановки в Большой драматический театр, и с апреля 1924 года зрители смогли познакомиться с «новой пьесой А.Н. Толстого». Пьеса действительно отличалась от той, что написал Чапек – из трехактной она стала четырехактной, в ней появились новые сцены, посвященные восстанию рабочих, чьи места заняли роботы («В Сан-Франциско искусственных работников бросают в залив, их топят, как щенков»). И еще одна новая комическая сюжетная линия, которую нельзя не признать удачной, и она посвящена двум обывателям – мужу и жене, которые во время бунта машин пытаются прикинуться роботами. Их уморительные монологи и диалоги действительно украсили пьесу.
