Мэри согласно кивнула, конечно, она и умница и молодец, в этом нельзя сомневаться.
— Посидишь с доктором? Я пока отнесу шприц и ампулы.
— Неть!
— Почему? Ты боишься или он тебе не нравится?
Мэри помахала мне рукой, подзывая подойти поближе. Интересно, что за тайны у нашей девочки? Я подошла, нагнулась. Ах, история про трубочку! Как же я могла забыть?
— Доктор, вы не дадите Мэри фонендоскоп, она хочет послушать, как стучит ее сердечко.
— Такой умнице — все, что угодно!
— Налить вам кофе? — предложила я. — У меня есть растворимый, но могу и сварить. Вы какой любите?
— Если можно, заварной. Дежурю вторые сутки, устал, кофе выпью с удовольствием.
Я встала, поправила одеяло на Мэри, пошла варить кофе.
— Доктор, кофе на столе, — позвала врача, доставая пирожные из холодильника.
— А вы не составите мне компанию, пока Мэри занята лечением кукол? К ней уже целая очередь на прием выстроилась.
— Да, она у нас знатный доктор, правда, раньше ей больше стоматология нравилась, — вспомнила я несчастного кота. — А сейчас вот кардиологию осваивает.
— По-моему, вы имеете отношение к медицине — укол сделали мастерски, ребенок даже не вздрогнул. Кстати, я не представился — Сергей Николаевич. — Доктор протянул мне руку.
— Людмила Валентиновна. Вы правы, у меня диплом фельдшера и навыки реанимационной сестры. Инъекции делаю шлепком, и дети никогда не плачут, так что на кусок хлеба всегда смогу заработать. Берите пирожные, — придвинула ему поближе коробочку. — Не стесняйтесь.
— А где вы раньше работали?
— Да во многих местах: в хирургии, в операционной, в следственном изоляторе… — Я не успела договорить, потому что доктор поперхнулся пирожным.
— Где? Я правильно расслышал, в СИЗО? — переспросил он, откашливаясь.
— Все правильно, так получилось, случайно, а потом в Германию уехала. Номер моей полевой почты до сих пор помню.
— Н-да — диапазончик у вас, милая няня! Ну а после Германии?
— А после Германии нужно было деньги зарабатывать. Пять лет на съемной квартире жили. Из окна — огни Шереметьева, шестнадцатый этаж, хорошая квартира, но не своя. Я пойду, посмотрю, как там Мэри, — сказала я, доливая доктору кофе. Вернувшись, доложила: — Все в порядке, спит, фонендоскоп под подушку спрятала, всех кукол вылечила.
— Спасибо, у вас очень вкусный кофе!
— Это мама Мэри приучила меня к хорошему кофе — привозит из Италии и балует меня.
— Мама в отъезде, поэтому ребенок с вами?
— Да. — Я вздохнула, вспомнив причину ее внезапного отъезда. — Через пару дней приедет папа и привезет все необходимые документы Мэри, вам же надо оформить вызов или лучше наличными расплатиться?
— Не надо, когда привезут документы, тогда и оформим вызов.
Я попыталась положить ему в карман халата пятьсот рублей.
— Вот не ожидал от вас, — укоризненно посмотрел на меня Сергей Николаевич.
— Простите, не подумала!
— Думайте иногда. Это не помешает нашему дальнейшему сотрудничеству!
«Зря я с деньгами сунулась, балда, ясно же сказал — оформим вызов, когда будут документы», — подумала так, закрывая за ним двери.
Какой же это был чертовски длинный день! И ночь не дала мне перерыва — пришлось переодевать, поить и снова переодевать девочку. Температура у Мэри то резко поднималась, то также стремительно падала. К утру не осталось ни одной сухой пижамки и я, завернув Мэри в Димкин махровый халат, из которого он давно вырос, включила стиральную машинку. Доктора беспокоить не стала — человек дежурил двое суток. Что, я сама не справлюсь? Ведь кроме температуры больше никакой симптоматики. Вечером позвонил Володя и спросил, не нужна ли его помощь.
— Жанна Владимировна сказала мне, что Мэри заболела. Я мог бы приехать, привезти продукты или лекарства, ну все, что нужно.
— Спасибо вам, но вы целый день были за рулем, устали и Мэри спит после укола. Позвоните лучше завтра с утра и я решу, что нам нужно привезти.
Мы попрощались, и я с сожалением положила трубку. Ну почему так нелепо складывается моя жизнь? Слова лишнего не могу ему сказать, потому как мы работаем вместе. Этот чертов механизм внутри, скоро совсем меня доконает: не проспи, лишнего не ешь, на работе только деловые отношения.
Сын умчался ночевать к отцу, строго-настрого мне наказав, звонить ему, если что. Очень нравится ему эта роль — помощника, защитника и покровителя. Я добросовестно пообещала держать его в курсе происходящего.
— Только не засиживайтесь долго за компьютером, а то увлечетесь с отцом какой-нибудь игрой и про все на свете забудете.
Бывший мой муж — натура увлекающаяся и непостоянная, поэтому и перешел в разряд бывших, но он замечательный отец. Когда родился сын, муж с таким энтузиазмом стал заниматься его физическим воспитанием, что меня прямо оторопь брала. Ему, как офицеру, полагался двухнедельный отпуск по уходу за младенцем. Представьте себе, был такой замечательный закон в Советской Армии при советской власти. И весь уход за новорожденным, дневные, вечерние, даже ночные кормления он взвалил на себя. Переоденет, запеленает ребенка, да так, как ни одна детская медицинская сестра не сможет, потом несет его мне: «Нате мамочка, кормите нас». Покормлю — снова забирал. Занимался с ним гимнастикой, обливал прохладной водой, устраивал младенцу воздушные ванны. Все, что вычитал в умных книгах, то и применял с энтузиазмом первопроходца.
— А ты поспи, — говорил мне, забирая сына на прогулку. И так всегда говорил, если я ему мешала.
А из посещения бассейна с искусственной волной (есть такой в Берлине) устраивал настоящие показательные выступления под названием «Мой ребенок — Ихтиандр», доводя немецких старушек до обморочного состояния. При этом, надо сказать, сам плавать не умел и панически боялся глубины.
— Чего тебе не хватает? — причитали мои подруги, когда через одиннадцать лет мы с ним разводились. — Красавец, обаятельный в общении, тебя любит, сына обожает. Одной лучше, что ли?
— Мне, наверное, да, — устав объяснять причины нашего разрыв, отвечала я.
— Подумаешь, подарки не те дарит, за столько лет могла бы его и научить!
Но научить мужа видеть во мне единственную любимую женщину мне, к сожалению, оказалось не под силу.
Воспоминания вещь приятная, однако совершенно бесполезная, думала я, разгружая стиральную машину с бельем Мэри. Машина у меня с сушкой, поэтому я знала, что к утру я успею все перегладить.
Почему же температура такая высокая? Ведь никаких проявлений больше нет. Дыхание ровное, чуть поверхностное, но ни одышки, ни кашля нет, нос тоже нормально дышит, не заложен. Почему же у меня такая паника? Я все время боюсь чего-то не усмотреть, что-то пропустить, забыть? Размышляя над этим, я отправилась на кухню и налила себе чаю.
