– Грац нас прибьет, – констатировал Захар, когда понял, что Герти не остановится, пока в ее арсенале остается хоть что-то неиспользованное.
– Да пошел он! Если мы не постигнем этих космических гадов, гнев Граца нам совсем не страшен. Пусть лучше наш доктор расскажет, что он сам пытается сделать с командой.
– В каком смысле?
– В самом прямом, – ответила Герти, не сводя глаз с виртуальных отчетов, заполонивших уже почти все пространство вокруг них. – Посмотри на Люциана. Он постоянно, по нескольку раз на дню ходит в лазарет. Я помню свои ощущения после его… терапии. Ты ведь, кажется, тоже проходил лечение?
– Да, но…
Ничего необычного он не чувствовал тогда. Даже вроде бы полегчало. После лечения. А во время? В памяти Захара проступил ужас, который он испытал, проваливаясь в забытье. Он вспомнил, как белизна лазарета хотела поглотить его, растворить в себе. И вспомнил Граца – его искаженное гримасой злобы и ненависти лицо, надвигающееся сверху. Тогда он списал эти фантазии на переутомление и собственные ненормальности психики. Теперь, после слов Гертруды, он начал сомневаться, что правильно определил причину и следствие.
– Так что? – Герти повернулась к нему, ожидая ответа.
– Не знаю, – честно признался Захар. Теперь он уже ни в чем не был уверен.
– Угу, – промычала она и вернулась к анализу поступающих данных.
Захар подумал, что последние несколько дней пребывал будто во сне. Наверное, Грац смог бы объяснить это его состояние. Наверное, он сказал бы, что это из-за того, что Захар сдался и уверился в скором конце. Только спрашивать у доктора совсем не хотелось.
Он ощущал недостаток мотивации к чему бы то ни было. Киберы работали нормально. Их мотиваторы не ведали страха смерти – только инстинкт самосохранения. И то при необходимости и его можно было просто выключить из функционирующих цепей, отправив бедного робота на верную гибель. И он пошел бы, ни о чем не сожалея. Нечем им сожалеть и не из-за чего расстраиваться.
Это у людей слишком сложная психика. Вот и ломается часто. Проще надо быть. Как киберы.
– Прибыли киберы, – сообщила Гертруда. – Пусть работают автономно. Хватит беречь ресурсы – они нам ни к чему. В случае разрушения – сразу же высылай следующих. Программу не менять.
– Опыт придется обновить. Иначе они все время будут наступать на одни и те же грабли.
– Тебе видней.
Роботы грызли корабль чужих, словно муравьи, напавшие на непомерно большую жертву. Они отламывали от него куски, отправляя их тут же в анализаторы, запасались образцами для последующего анализа на «Зодиаке», зарывались в рыхлый камень обшивки, оставляя за собой целые ходы, будто плодожорки в спелом яблоке. Они терзали его плоть, нарушали ход цепей триллионов спинтронных транзисторов, упакованных в камень. Конечно, для такой огромной туши, как Хозяин Тьмы, эта возня была не большей проблемой, чем укус блохи для слона. Даже, наверное, меньшей. Но незамеченной она остаться не могла.
Не могла, но тем не менее оставалась. Никакой реакции. Ни сполоха активности в поверхностных структурах, ни малейшего изменения положения. Огромный корабль висел в лишенном света пространстве, будто разлагающийся труп, уничтожаемый червями-падальщиками и гнилостными бактериями.
– Есть ли реакция биологических форм? – спросил Захар. Он уже совершенно потерялся в информации, поступающей в виртуальность Гертруды.
– Биологических форм? – не поняла его Герти.
Ну, конечно же! Она же ничего не знает. Клюгштайн не оставил никаких отчетов.
– Фриц нашел внутри камня каких-то бактерий. Или что-то типа того. Он еще говорил, что они не совсем живые, но их состояние вполне вписывается в биологию наших земных микроорганизмов.
– Там есть жизнь?!
– Бактерии.
– Так, может, они и есть…
Та же догадка, будто телепатически, тут же осенила и Захара. Или он, не заметив как, получил мысль по вирт-связи от Герти.
– Не знаю, – сказал он. – Но мне трудно поверить в то, что бактерии являются хозяевами этого корабля.
– Бактерии могут быть разумны?
– Вряд ли – разум может формироваться только на базе сообщества. Хотя много бактерий – это и есть сообщество. Не знаю. Это мог знать Фриц, но у него уже ничего не спросишь. Он говорил, что складывается впечатление, будто камень кто-то намеренно населил микробами, что в тоннеле Хозяина Тьмы все устроено как инкубатор для производства новых видов бактерий. Или что-то вроде того – это не моя область, я не до конца понял.
– Он собирал образцы только в тоннеле?
– Да, он так сказал.
– Черт. Тогда нужно отправлять киберов внутрь – пусть пороются там.
– Не уверен, что это хорошая идея.
– Почему?
– Помнишь первого кибера, который пропал. Я же… Черт! Я же нашел его там, в тоннеле. Вернее, то, что от него осталось. Где детали?
Похоже, с памятью у Захара действительно какие-то проблемы – события пропадали куда-то полностью, он мог не вспоминать о них днями. Мог вообще забыть, что событие произошло. Не менее странным показалось, что об останках кибера не вспоминал и никто другой. Хотя, конечно, вся эта история с Клюгштайном…
– Откуда мне знать? Когда мы тебя выковыривали из скафандра, они лежали внутри «Тауруса».
Спасибо, что не стала упоминать о состоянии космического костюма. Захара, мягко говоря, смущало происшедшее.
– Не надо пускать киберов в тоннель. Пока – не надо, – сказал Захар. – Я пойду посмотрю, что с деталями.
В длинном коридоре-колодце он встретился с Грацем. Спустя три часа после начала атаки капитан наконец-то заметил деятельность экипажа. Станислав пыхтел, перебирая руками скобы, – все-таки годы брали свое. Его лицо аж потемнело от негодования.
– Какого черта вы там устроили?! – вместо приветствия выкрикнул он.
– Ничего я не устраивал! – резко ответил Захар. – Я киберов в стойлах проверял.
Грац посмотрел на него искоса. Подождал, пока Захар протиснется мимо него, а потом спохватился и крикнул вдогонку:
– Что случилось с киберами? – голос его был полон сарказма. – Сейчас ночь.
– Полный порядок, – ответил Захар и поспешил дальше. Затем послал Герти сообщение, что к ней в гости идет доктор.
Преследовать его Грац не стал – это было бы уже слишком. Хотя, похоже, недалек тот день, когда они устроят охоту друг на друга. Сто раз был прав Фриц – нужно поскорей убираться отсюда. Да и Герти об этом просила. Но Захар также понимал, что никто этого не сделает. Даже сам Клюгштайн предпочел уйти из жизни, сдаться, а не бороться за свободу. Пусть и недолгую, пусть – эфемерную.
Захар заметил, что рассуждает так, будто полностью уверен в том, что Хозяин Тьмы поработил их, сделал людей своими игрушками и ведет непонятную игру. Чего он хотел добиться, чем должна завершиться партия? Пешкам этого знать не дано. Невозможно фигурам постичь замысел игрока.
