— … да вашу же мать! — вырвалось из моей груди бесполезное уже откровение. — ЛОЖИСЬ!
Я схватил за плечи Гнома и, опрокинув его наземь, вдавил его задницу сапогом поглубже.
— ЛОЖИСЬ! ЛОЖИСЬ!
Гном, ценивший своё здоровье не меньше меня, отбросив непустой котелок, проворно рухнул ничком, доверяя моему боевому опыту.
А я бегал среди своих обозников, орал им в упор, толкал их, сбивал подсечками, делая как можно более страшное лицо. Охранники обоза, служившие в армии, привыкшие к слепому повиновению, оказались более расторопными, а вот мужики-возницы явно тупили. Я с тоской смотрел на солдат, вскочивших и стоявших к нам спиной, пялясь в серое небо, прикрывая глаза ладошкой. Многие видели мою беготню, но лишь изумлённо таращились.
Между тем копья, потеряв начальную скорость, стали неумолимо клониться к земле, — на поле, занятое нашей армией. Собственно, правильнее назвать их толстыми, длинными стрелами, так как они имели жёсткое оперение, — не только заднее, но и боковое, для равновесия в дальнем полёте. Когда я увидел, что их толщина больше обычной, то пропали все сомнения: на нас летели облегчённые копья, начинённые адскими смесями. И без стальных наконечников.
Убедившись в последний момент, что никакой из этих нихельских подарков не воткнётся мне в зад, я бросился наземь, головой в сторону от реки.
Послышались резкие хлопки. Я успел услышать, как надо мной с визгом пронеслась пригоршня убийственного железа, а потом уже не слышал ничего. Вот теперь-то я до конца понял все рассказы Ведит про «воздушную волну» и «взрывы» и про то, как такая волна может убить человека. Когда погружаешься в глубину реки, то вода начинает постепенно всё сильнее давить на твое тело и закупоривает уши. А тут меня как будто мгновенно окунули в бездну: уши заткнуло воздушными пробками, и дыхание сорвалось. Я лишь грудью ощущал безжалостные удары по несчастной земле и прикидывал, когда будет самый последний, когда же закончится этот жуткий ад.
Наконец, земные содрогания прекратились. Я кое-как встал на карачки и огляделся. По траве стелился горький, белый химический дым, скрывая подробности, но картина всё равно вырисовывалась плачевная: почти все лежат, а те, кто начал подниматься, имели жалкий вид. Я поднялся во весь рост и понял, в чём дело: меня затошнило, голова закружилась, и я пошёл, как пьяный, никак не в силах удерживать равновесие. Голову словно ватой закупорили; я разевал рот, глотая рваный воздух, как воду, ковырял пальцами в ушах — бесполезно: слух оставался плохой.
Я видел убитых: в них не торчали стрелы или обломки оружия, у них не имелось рубленых ран, но, тем не менее, они лежали мертвыми, безо всякого сомнения. Если у крестьян на рубахах свежие пятна крови выделялись вполне отчётливо — как будто их беззащитные тела кто-то яростно истыкал шилом, — то у воинов «лишние» дырки на доспехах разглядеть очень сложно.
Я впервые увидел раненого, у которого шла кровь из носа и ушей — для меня это было в диковинку. Ошеломлённый воин сидел на коленях, качаясь, как часовой маятник, прижав ладони к щекам, и тихо, на одной ноте, ныл себе под нос.
Я разыскал вставшего Гнома и, бессильно повиснув у него на плече, закричал прямо ему в ухо, думая, что он тоже оглохший:
— Гном, давай собирай всех наших и двигайте к обозу. Ни одного раненого не оставлять. Ты понял?
Я зыркнул взглядом на вскочившего Гвоздя:
— И чтобы никто не драпал, сломя голову! Будем уезжать на своих телегах, а не пешком. Ты понял меня, Гном?!
— Да понял, понял я, командир. Зачем орать-то? Я и так хорошо слышу. Вот только в ляжку мелочь какая-то попала, зараза, — и он почесал ногу ниже задницы.
— Гвоздь, и чтобы без паники! Если кто-то будет что-то орать или бежать — бей по морде со всей дури! Понял?
— Так точно, понял, — неохотно и боязливо кивнул тот.
Я боялся, что именно Гвоздь, на войне не бывавший, будет паниковать и бежать — вот поэтому и дал ему такое поручение: осаждать трусов.
У меня давным-давно появилось знание, что обозникам на поле боя делать решительно нечего. Вот потому я и начал поспешную эвакуацию нашего разгруженного каравана, не дожидаясь никаких генеральских приказов и не нуждаясь в них. Мне поручили обоз — что ж, я должен отчитаться за количество вернувшихся телег, лошадей и людей, а не командовать войсками. К тому же, я чувствовал себя так, что едва ли смог вдохновить хотя бы десяток солдат. Вон кто-то блеванул — и меня мутило сильно.
Я, дав указание своим спутникам, поспешал ко второй нашей группе обозников. Пока я торопливо перебирал непослушными ногами, имел возможность оценить потери армии. Как ни странно, но урон оказался невелик. Подавляющее большинство солдат выглядели вполне здоровыми и бодрыми, двигались естественно — не то, что я, — и только ошарашенно переглядывались между собой.
А нихельцы бросились в наступление: из леса вырвалась группа конных и помчалась через Рогану, взметая хрустальные водяные брызги выше головы. Между тем, с нашей стороны не наблюдалось никакого внятного ответа: не слышались лающие, направляющие окрики команд, никто не строил десятки и центурии, и только несколько лучников по личной инициативе вырвались поближе к заграждениям и открыли беспорядочную стрельбу, которой можно было отпугнуть разве что стайку бродячих дворняжек.
Эх, не родился я полководцем! Даже в самые отчаянные минуты во мне не просыпался дух, позволивший бы взять в руки управление армией. Сотня — вот мой предел, а в тот день меня ещё и оглушило. Поэтому я мог лишь наблюдать за боем со стороны, бессильный повлиять на что-либо. Но, в целом, всё казалось понятным: если я хотя бы понаслышке представлял, как будет действовать новое оружие, то все остальные люди оказались к ТАКОМУ решительно не готовы и впали в ступор, — даже бывалые вояки. Да неужели моё сообщение до армии не довели, идиоты?!! Или нарочно не доводили, по каким-то своим высоким соображениям?..
Я, спотыкаясь, кое-как добрался до расположения второй группы обозников. Сразу же заметил, что крестьян-то и не видно.
— Где мужики?! — заорал я на старшего этой группы, Клеща, и свои же слова в моей голове звучали глухо, как будто издалека.
— Там… — он неуверенно махнул рукой. — Сразу же драпанули…
— Переловить! Доставить к обозу! Головой отвечаешь! Понял?
— Ага…
— Не «агакай» — не в деревне! — и я ткнул его пальцем в бок.
— Понял, так точно! — он сморщился, прикусив губу.
— Раненые есть!
— Есть. И двое убитых.
— Раненых доставить тоже к обозу.
— Понял! Так точно, понял!
— Выполняй!
Он стукнул себя кулаком по левому плечу и бросился к своим:
— Ты, ты, вот вы, и вы трое — тащите раненых к обозу. Остальные — за мной!
Опять хлопок! Я лихорадочно заозирался и увидел, что взрыв произошёл на первой линии укреплений, а атаковавшие нас всадники мчатся назад, через реку, да так, как будто сам Нечистый гонится за их грешными душами.
