Кругом скамеек густо росли ушастые лопухи – как если б тут были похоронены сплошные атеисты. Зиновьев положил руки на спинку скамейки, словно обнимая пространство, и почувствовал, как напряжение понемногу уходит. Ещё немного, и можно будет вернуться к машине – гулять-то ему особо некогда, пора начинать рабочий день!
Но тут рядом что-то зашуршало и перед депутатом выросла та самая женщина в длинной юбке, которая говорила про «самое не хочу». Сейчас она уже не показалась Зиновьеву миловидной – может, потому, что держала в руках большой пластиковый пакет, откуда торчали сорванные лопухи?
Зачем молодой женщине (пусть даже не слишком миловидной) рвать лопухи и складывать их в пакет? Очередная травница-друидка, ве́дущая мать?
В груди опять похолодело, недавней благости и след простыл… Как там говорили врачиха и Лао- цзы – на свете счастья нет, радуйся тому, что бог послал, а Поднебесный мир выправится сам собой?
Зиновьев вскочил со скамейки с таким лицом, как будто лишь сейчас заметил на ней табличку «Осторожно окрашено» (в наше время изготовители таких табличек брезгуют запятыми), и друидка- травница удостоила его рассеянным взглядом.
На обратном пути к машине (и к Юре, взволнованному неадекватным поведением шефа) Зиновьев заметил ещё и круг из камней – со стороны он выглядел безобидным местом детских «лазалок», но это если не знать предыстории. Особенно когда подойдешь ближе и заметишь в некоторых камнях плоские выемки, куда так удобно сливается кровь.
Первой человеческой жертвой Байракова должна была стать молодая женщина из неблагополучной среды – он давно присмотрел её на углу Победы – Индустрии. Там каждый вечер собиралась сильно пьющая компания (боги принимали алкоголиков, но не совсем опустившихся, без цирроза и «белочки»). На вид ей было лет двадцать пять, хотя надо, конечно, учитывать вредные привычки – возможно и меньше. Мария притормозила на углу, за «крестом», запрещавшим парковку.
Аслан вышел из машины и подошёл к женщине. Они о чём-то поговорили недолго, после чего Байраков вернулся расстроенный:
– Не хочет ехать. Боится.
На другой день – это была среда – они увидели на улице Фронтовых бригад девушку, которая голосовала на дороге. Будто не знает про «Убер», подумала Мария. Девушка была прилично одета, она попросила отвезти её к железнодорожному вокзалу, сказала, что у неё разрядился телефон, и пообещала заплатить двести рублей.
Когда девушка поняла, что её везут в другом направлении, не к вокзалу, то забеспокоилась, начала кричать и даже драться: ударила Марию сзади по шее, так что та помимо своей воли остановила машину – и девушка выскочила из неё с криком:
– Извращенцы!
– Такая всё равно не подошла бы, – сказал Аслан, как будто утешая Марию. – Сильно она тебя ударила? Дай посмотрю.
От прикосновения его пальцев Марии стало так легко и хорошо, что она согласилась бы принять ещё сотню таких же «ударов». Но было и облегчение оттого, что шестая жертва откладывается. Аслана же это беспокоило, он хотел угодить богам и за неимением лучшего колол себе палец иголкой, чтобы кровь брызгала на камень. Боги вроде бы не возражали, но и не слишком радовались.
А потом настал день, когда Байраков и Мария встретили на перекрёстке у магазина «Монетка» Дамира Ганеева.
Он был, конечно, не очень подходящей жертвой: возраст уже за сорок, близко дружил с алкоголем, курил, в прошлом употреблял наркотики, но завязал с ними и сам об этом рассказал своим будущим убийцам. Другого, более качественного материала было, судя по всему, не найти, а значит, надо брать этот – так решил Байраков.
– Остановись вот здесь, – сказал он Марии. – Подвезти, мужик?
Любой, кто напрягался, глядя на кавказца Аслана, ту же успокаивался при виде спокойной и дружелюбной Марии с её типично русским лицом. А Дамир Ганеев в тот несчастливый для себя день находился в поисках выпивки – и решил, что судьба улыбнулась ему, послав навстречу эту славную парочку. Байраков тут же предложил выпить, встал на парковку у «Монетки» и принёс из магазина не только водку, но и закусь, чем приятно удивил Ганеева. Он не боялся и не чувствовал никакого подвоха – привык доверять судьбе. Позже сестра его расскажет следствию о том, что Дамир в детстве подавал надежды – даже окончил музыкальную школу по классу фортепиано! Потом поступил в железнодорожный институт, и оттуда его призвали в армию, в Хабаровск. Там Ганеев стал наркоманом, и, когда вернулся домой, на Урал, его уже как будто подменили, говорила сквозь слёзы сестра. Никаких фортепиано. Отсидев за убийство, с наркотиками Дамир завязал, но, как почти всегда в таких случаях бывает, крепко запил. В последние месяцы трудился разнорабочим в столовой на Уралмаше, там его характеризовали положительно, хоть и отмечали, что иногда Дамиру Ганееву было свойственно прогуливать смены.
Байраков дружелюбно общался с Ганеевым, пересев вместе с ним на заднее сиденье – чтобы удобнее было выпивать, – но сам при этом не пил. Ганеева развезло очень быстро, они даже за город выехать не успели. Целью Байракова был давно присмотренный торфяник – надо ехать по дороге, ведущей на Шувакиш, до поворота, где имеется знак «Грузовым автомобилям проезд запрещён».
Там Аслан велел Марии остановиться, связал пьяненького Дамира скотчем, а в рот жертве сунул её же собственную шапку. Потом он сказал Марии ждать его, сам отнёс Ганеева на торфяник и принёс там в жертву Сатане, перерезав пьяному горло.
Место было очень удобное, потому что не требовалось оборудовать капище и сжигать одежду потерпевшего. На торфянике она сама сгорит. Это был знак, который дал Аслану Сатана: указал, что горящий торфяник очень похож на ад, где всё сгорает, всё сгорит…
Мария, пока Байраков занимался делом, собирала в лесу близ дороги лопухи и грибы.
Грибов этим летом уродилось очень много, особенно маслят.
Кровавый навет
Настя встретила Зиновьева сложным лицом, и он сразу спросил, что случилось. Когда люди долгое время живут или работают вместе, они умеют безошибочно распознавать малейшее напряжение.
– Да муж сестры нарисовался, – сказала помощница с досадой. – Предлагает, видите ли, начать всё сначала, а она, дурында, растаяла. Опять сделает ей больно…
– Ты хочешь отпроситься? – догадался депутат.
– Совсем даже не хочу, но придётся уйти сразу после обеда, – вздохнула помощница. – Вы не рассердитесь, Олег Сергеевич?
– Даже не надейся. – Зиновьев пытался шутить, но на самом деле был недоволен: он помнил тот единственный день, когда Настя оставила его на час одного. Тем более сегодня она уйдёт не на час…
Настя заказала обед, оставила на столе расписание сегодняшних (а на всякий случай ещё и завтрашних) встреч и умчалась спасать сестру, а грустный депутат потрогал вилкой салат из кальмаров и просидел в задумчивой неподвижности минут пятнадцать, пока его не вызволил из неё стук в дверь: деликатный, но всё-таки громкий.
