Первым делом он рассмотрел правую картину, ту, над которой
он сейчас работал.
Рисунок был выполнен очень точно, на нем просматривались
наряды убегающих людей – грубая ряса монаха, богатое платье знатной дамы,
расшитый золотом камзол вельможи. Можно было разглядеть даже лица этих людей –
лица, искаженные страхом…
Никаких сомнений у Старыгина не осталось, это была та самая
картина, которую он сейчас реставрировал.
Только после этого он перевел увеличительное стекло левее,
чтобы рассмотреть странный предмет на левой картине.
Ему отчего-то не хотелось этого делать, он как будто боялся
того, что мог увидеть.
Преодолев странную робость, Старыгин пригляделся к колесу,
катящемуся по мрачной равнине.
Нет, это оказалось вовсе не колесо.
Это была огромная змея, вцепившаяся в собственный хвост и
глядящая перед собой мрачными свирепыми глазами.
Уроборос. Древний символ вечности, символ единства жизни и
смерти.
Старыгин вспомнил, что уроборос использовали в своей
практике средневековые алхимики. А также, что этот символ был известен с
глубокой древности и всегда связывался с самыми жестокими и таинственными
ритуалами…
Фридрих открыл глаза и приподнялся на тощем засаленном
тюфяке. Его камера была маленькой и тесной, каменные стены источали холод и
уныние.
Ему удалось заснуть совсем ненадолго, но даже этот короткий
сон не принес отдыха – ему опять снилась та ночь в доме Толстого Ганса,
покойного герцогского палача, снился тот ритуал, который навеки лишил его
покоя…
Фридрих провел рукой по лицу, звякнув кандалами. Он отбросил
навязчивый, неотвязный сон и вернулся мыслями к еще более тяжкой реальности.
Что сказал вчера каноник? Раз он не хочет признать свои
грехи и раскаяться, он будет казнен. Казнен милосердной казнью без пролития
крови. Для прочих людей это значит – костер, но для него, алхимика, отец
Сильвестр избрал другую казнь: палач зальет ему глотку расплавленным свинцом,
тем самым, который он при помощи Сатаны превращал в золото…
Впрочем, даже если бы он признал все свои грехи, конец стал
бы таким же.
Фридрих застонал, застонал от мучительной боли в теле,
истерзанном пытками. По приказу отца Сильвестра его терзали железными клещами и
крючьями, мучили его плоть страшными тисками и сжимали в «испанском сапоге»,
жгли огнем и секли ременными плетями. Боль телесная благотворна, повторял
каноник, любуясь его страданиями, ибо она спасает душу…
Но даже не телесная боль мучила Фридриха сильнее всего.
Он вспоминал ночь в доме Толстого Ганса, вспоминал страшный
ритуал… даже если он покается и умрет с именем божьим на устах – он не вернет
своей души. Сатана залогов не возвращает…
Внезапно в двери камеры заскрипел ключ.
Фридрих вздрогнул и прижался к холодной каменной стене: эти
звуки означали только одно – за ним пришли, чтобы продолжить пытки, чтобы снова
жечь и мучить его несчастную плоть. Или – уже для того, чтобы отвести его на
казнь…
Дверь с негромким скрипом отворилась, но на пороге появились
не те гвардейцы, что обычно отводили его в комнату пыток. На пороге появился
тот мрачный глухонемой солдат, который памятной ночью несколько месяцев назад
вывел его из замка. Той ночью, когда Фридрих встретился с Толстым Гансом и
получил от него уроборос. Получил его вместе с древним проклятием…
Гвардеец придержал тяжелую дверь, и в камеру проскользнула
женская фигура, закутанная в черное покрывало. Безмолвный гвардеец вышел и
закрыл за собой дверь. Женщина откинула покрывало, и Фридрих узнал австриячку.
– Зачем ты пришла? – спросил он с
ненавистью. – Ты хочешь полюбоваться на дело своих рук? Хочешь
порадоваться своему предательству? Смотри!
Он распахнул свою жалкую одежду, чтобы она могла увидеть
раны и ожоги, покрывающие его тело.
– Ты думаешь, это – боль? – прошипела австриячка,
презрительно скривившись. – Это – тень боли! Настоящая боль – это когда
каждое утро видишь в зеркале новую морщину, это когда понимаешь, что красота и
молодость уходят, как песок между пальцев, а вместе с ними уходит власть над
мужскими сердцами! Я просила тебя сделать для меня эликсир молодости. Ты не
сделал. Так что тебе некого винить, кроме самого себя.
– Нельзя в одно и то же время превращать свинец в
золото и возвращать молодость! – проговорил Фридрих, отступив перед
пылающим взглядом австриячки. – Господин герцог требовал золота, золота и
еще раз золота!
– Теперь у него этого золота куры не клюют! –
процедила женщина с ненавистью. – Довольно с него! Теперь настал мой
черед! Я просила тебя, алхимик, я обещала тебе свою любовь – но ты не захотел.
Теперь, алхимик, я предлагаю тебе другую сделку: если ты сделаешь для меня
эликсир, если ты вернешь мне утраченную молодость – я выведу тебя отсюда, я
подарю тебе жизнь и свободу. По-моему, алхимик, это выгодная сделка! Я
подкупила тюремщиков, я знаю все тайные выходы из замка – так что тебе решать,
жить или умереть… жить на свободе или умереть страшной смертью!
– Это хорошее предложение, госпожа! – проговорил
Фридрих задумчиво. – Пожалуй, я его приму. Только, ты сама понимаешь,
чтобы вернуть тебе молодость, я должен попасть в свою лабораторию. Туда, где я
прячу древний талисман.
– Само собой, само собой, алхимик! – проговорила
австриячка, и глаза ее блеснули.
Фридрих почувствовал, что она задумала новое предательство,
что она не выпустит его из замка живым – но он и сам придумал, как перехитрить
эту женщину.
Австриячка постучала в дверь камеры условным стуком.
Глухонемой открыл дверь, по знаку Луизы отомкнул кандалы на
руках и ногах алхимика, сделал ему знак следовать за собой.
– Отец Сильвестр будет считать, что сам Сатана
освободил тебя, тем самым доказав вашу связь! – проговорила Луиза,
подталкивая алхимика к крутой винтовой лестнице.
Они спускались по каменным ступеням, шли по бесконечным
коридорам, снова спускались, поднимались, перед ними открывались новые и новые
двери. Фридрих окончательно потерял направление, когда, наконец, оказался в
знакомом коридоре и увидел перед собой дверь своей лаборатории.
Гвардеец открыл дверь большим заржавленным ключом, впустил
их внутрь и безмолвно удалился, предварительно получив у австриячки полный
кошель золота.
– Ну вот, я привела тебя в твою мастерскую! –
проговорила Луиза, остановившись на пороге и боязливо оглядев инструменты алхимика. –
Теперь твоя очередь выполнить обещание!..
– Не бойся, госпожа! – Фридрих почтительно склонил
перед ней голову. – Я сделаю то, что обещал.
Он подошел к одной из полок и снял с нее простой глиняный
кувшин. Вытащил пробку, и по комнате поплыл странный пряный аромат. Фридрих
взял стакан, налил в него до половины густое красное вино из своего кувшина и
протянул его женщине:
