Не успела эта мысль пронестись в мозгу алхимика, как что-то
произошло. Золотисто-зеленая змея выросла, ожила, покинула свою шкатулку,
мгновенно заполнив собой все помещение. Фридрих почувствовал тоскливое
головокружение, ему показалось, что его душу засасывает огромная воронка,
космический вихрь. Окружающий мир поблек и перестал существовать. На смену ему
явилась гулкая бесконечная тьма, клубящаяся и беспокойная.
«Это смерть, – подумал Фридрих отрешенно, без всякого
волнения. – Я умер. Конечно, ведь смерть – основа всякой жизни, смерть –
это змея, пожирающая свой собственный хвост…»
Клубящаяся тьма поглотила его, он летел в бесконечном черном
туннеле, и, наконец, впереди показался слабый, тусклый, мерцающий свет. Черная
волна еще раз перевернула алхимика, как разбитую лодку, и выбросила его на
каменистый берег…
Фридрих вскрикнул от испуга и боли и очнулся.
Он находился в том же самом помещении, в жилище герцогского
палача. И на первый взгляд ничего вокруг него не изменилось. Тот же низкий
закопченный потолок, то же пламя в камине… только сам он стал другим.
Фридрих чувствовал, что изменился: пройдя врата смерти, он
заново родился и стал совершенно другим человеком.
И еще… еще он чувствовал жжение на правом запястье.
Взглянув на свою руку, он увидел на ней браслет –
золотисто-зеленую змейку, кусающую себя за хвост.
Уроборос.
Браслет был горячим, как будто его только что выковали в
адском пламени и он не успел еще остыть.
– Приветствую тебя, господин! – проговорил
Мохаммед, нарушив царящую в комнате тишину, и опустился перед Фридрихом на одно
колено. – Приветствую и прошу у тебя благословения!
И Фридрих, нисколько не удивившись, прикоснулся к плечу
мусульманина правой рукой, рукой в магическом браслете.
Только теперь он заметил, что куда-то исчез их гостеприимный
хозяин, Толстый Ганс. Фридрих не успел задать вопрос, как Мохаммед ответил на
него, указав рукой и взглядом в темный угол комнаты, туда, где стоял обитый
черным бархатом гроб.
Алхимик помнил, что совсем недавно этот гроб был пустым, но
сейчас в нем лежал, со сложенными на груди руками, герцогский палач.
Впрочем, теперь это был не Толстый Ганс, а господин Иоганн –
смерть разгладила его черты, облагородила их.
В изголовье гроба горели три черные свечи в серебряном
подсвечнике, на груди покойника лежала черная роза.
Фридрих хотел спросить, что случилось с Гансом, отчего он
умер и кто положил его в гроб… но он опять не успел задать вопрос, как Мохаммед
ответил на него:
– Смерть лежит в основе жизни, господин. Змея кусает
себя за хвост, порождая бесконечную череду превращений. Время Иоганна миновало,
настало твое время.
Александра Павловна Ленская сидела в кабинете своего
начальника, опустив глаза.
Полковник был ею очень недоволен.
– Александра! – повторял он своим нудным,
скрипучим, как дверные петли, голосом. – Имей в виду – прежние заслуги
тебя не спасут! Я до поры до времени закрываю глаза на твои художества, но
долго это продолжаться не может!
– Что вы имеете в виду, Михаил Юрьевич? –
вздохнула Ленская, не поднимая взгляда.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею! – проскрипел
полковник. – Ну вот скажи, Александра, зачем ты занимаешься убийством
пенсионера в поселке Комарово? Это же не наша территория!
– Не наша! – со вздохом согласилась
Ленская. – Но я чувствую, что то убийство…
– Отставить чувствовать! – оборвал ее шеф. –
Ты не барышня из культурного института, ты майор милиции! Ты, Александра,
должна не чувствовать, а работать! И работать над плановым расследованием, а не
над чем твоя душа пожелала! У тебя убийство Переверзева висит нераскрытое, а ты
посторонними делами занимаешься!
– Но эти два убийства точно связаны!.. Я уверена!..
– Отставить! – полковник повысил голос. – Нам
своих дел хватает, а ты в чужие суешься! Чтобы с этой минуты занималась
исключительно делом Переверзева!
Выйдя из кабинета полковника, Ленская почувствовала сильное
головокружение и даже вынуждена была присесть возле стола Ксюши, секретарши
полковника.
– Что, наорал? – сочувственно прошептала Ксюша,
покосившись на дверь кабинета.
Ленская молча кивнула.
– Зверь! – зашептала Ксюша. – Никакой жалости
к женщинам! Никакого снисхождения!
– Я не женщина, – вздохнула Александра
Павловна, – я майор милиции…
Как бы то ни было, полковник был прав: дело об убийстве Кеши
Переверзева висело у нее на шее тяжелым камнем. Даже не камнем, а самым
настоящим мельничным жерновом. И никакого движения по нему не предвиделось.
Свидетели сообщили все, что могли, и больше из них ничего
было не выжать.
Ленская решила применить старый, испытанный прием.
При расследовании всякого убийства нужно исходить из
личности убитого.
Убитый Иннокентий Переверзев был, если разобраться,
личностью пустой и никчемной. Ни приличной работы, ни семьи, ни образования. В
мебельном магазине, где он работал, о нем не смогли сказать доброго слова, и
Ленская поняла, что он был там на грани увольнения. Родного дядю, единственного
близкого человека, он по мелочи обворовывал. Из всех интересов, как сказали ей
Кешины сослуживцы, был у него один – посидеть с бокалом вина или пива в
каком-нибудь заведении.
Ну, значит, с этой стороны и придется зайти. Ведь наверняка
он с кем-то там общался!
И Ленская начала обходить бары и пабы в окрестностях Кешиной
квартиры.
Она заходила по очереди во все соответствующие заведения,
подходила к бармену и показывала свое служебное удостоверение и Кешину
фотографию.
Ссориться с милицией бармену не с руки, поэтому Александру
Павловну не посылали подальше. Бармены старательно разглядывали фотографию и
пожимали плечами – нет, не помнили они такого клиента… мало ли людей заходит…
К концу дня на левую пятку, там, где отложение солей,
невозможно было наступить, спину невыносимо ломило, и в затылке ощущалась
тяжесть – наверное, к перемене погоды. И в довершение ко всему Ленская натерла
на правой пятке огромную водяную мозоль. И туфли-то вроде были не новые, да что
там скрывать – старые были туфли, разношенные до предела, и вот, пожалуйста.
Давно следовало туфли эти выбросить и купить новые. И
соседка все удивлялась: «Что же ты, Александра, магазинов избегаешь, это
раньше, в наше время, в магазинах ничего было не купить, зайдешь и выйдешь ни с
чем, а теперь-то…»
У майора Ленской вообще с покупкой обуви были огромные
проблемы. Вроде бы и нога нормальная, не узкая и не широкая, размер обычный,
самый распространенный, тридцать седьмой, а вот не подобрать никак удобных
туфель или сапог! Может быть, оттого, что продавщицы смотрели на Ленскую с
легким пренебрежением и ленились принести лишнюю пару, а она не умела призвать
их к порядку. Вот если бы эти девицы попали к ней в кабинет, хотя бы как
свидетели преступления… Майор Ленская мигом выпотрошила бы их, вывернула
наизнанку, как старое пальто, перетрясла бы их память, как хозяйки трясут
пыльные одеяла весной. Уж там-то они не смели бы презрительно смотреть в сторону
и шипеть сквозь зубы, что если уж и эта пара не подходит, то вам, дама, следует
в ортопедическую мастерскую обратиться…
