Но гвардеец снова прижал палец к губам и двинулся вперед.
Так они шли несколько бесконечно долгих минут. Наконец перед
ними оказалась еще одна дверь. Провожатый снова звякнул ключами, отпер замок и
подтолкнул Фридриха вперед.
Алхимик сделал шаг и с трудом удержался на ногах: вместо
каменных плит пола он ступил на рыхлую землю. Запахло свежестью и ночью, лицо
Фридриха ощутило нежное прикосновение ночного ветерка, а рядом с ним прозвучал
знакомый голос:
– Я здесь, высокоученый господин!
– Мохаммед? – удивленно вскрикнул алхимик. –
Так это ты прислал этого молчаливого солдата?
– Тс-с! – мусульманин, выступив из темноты, прижал
палец к губам. Затем он сделал знак гвардейцу, который безмолвно стоял в
дверном проеме, и бросил ему в руки глухо звякнувший кошелек.
Гвардеец исчез, дверь за ним закрылась. Мохаммед шагнул в
темноту и сделал приглашающий знак алхимику.
– Где мы? – спросил тот. – Куда мы идем?
– Не задавай лишних вопросов, высокоученый господин! –
перебил его мусульманин и двинулся дальше.
Вокруг них были колючие кусты, небо над головой покрывали
плотные тучи.
Вскоре, однако, Фридрих и сам узнал места, по которым шли
они с Мохаммедом. Это был край холма, на котором располагался замок герцога.
Вскоре они оказались среди лепившихся к холму лачуг. Кое-где в крошечных
незастекленных окнах виднелся дрожащий огонек свечи, доносились приглушенные
голоса, негромкое пение. Люди жили своей нищей ночной жизнью, и им не было дела
до путников, крадущихся в ночи за порогом их бедных жилищ.
Вдруг прямо перед путниками из-за угла лачуги появились трое
оборванцев самого гнусного вида. Один из них вытащил из-за голенища ржавый
длинный нож, мигнул своим товарищам и проговорил гнусавым голосом:
– Добрые господа, подайте несчастным калекам на
стаканчик дешевого пойла! А заодно и на краюху хлеба, чтобы это пойло закусить!
А то мы, того и гляди, примем на душу тяжкий грех убийства…
По его знаку двое напарников шустро забежали по сторонам,
отрезав Фридриху и его провожатому путь к отступлению.
Облака на мгновение разошлись, как края рваной раны, в
просвет выглянула тусклая ущербная луна, и в ее бледном болезненном свете
алхимик увидел лицо разбойника. Это лицо было изъедено страшными язвами, один
глаз закрывала грязная повязка, а на месте носа чернел жуткий провал.
Фридрих полез было за пазуху, где у него было немного денег,
но мусульманин схватил его за руку, предостерегающе блеснув белками глаз, и
шагнул вперед, навстречу главарю бандитов.
Тот угрожающе взмахнул ножом, но Мохаммед что-то негромко
проговорил.
Бандит испуганно отшатнулся, его единственный глаз
распахнулся, как окно во тьму, он широко перекрестился и бросился бежать,
гнусаво выкрикивая:
– Дьявол! Сам дьявол!
Его напарники тут же растаяли в темноте, и Мохаммед
продолжил путь.
– Что ты сказал ему? – спросил алхимик, догоняя
мусульманина.
– Тебе не стоит отягощать свою память лишними
знаниями! – отмахнулся Мохаммед, прибавляя шагу. – Как говорил мудрый
Сулейман ибн Дауд, да пребудет с ним мир во веки веков, лишние познания
умножают скорбь. А скорби и без того много в нашей жизни. Бедный торговец вроде
меня должен знать кое-какие вещи, чтобы не пропасть в этом опасном мире!
Некоторое время они шли в молчании.
Однако вскоре нищие хижины расступились, и путники вышли на
глинистый пустырь, в дальнем конце которого стоял темный одноэтажный дом с
крутой двускатной кровлей.
– Стой, Мохаммед! – испуганно воскликнул
алхимик. – Я не хочу туда идти! Ведь это жилище Толстого Ганса!
– Верно, высокоученый господин! – отозвался
мусульманин, и Фридриху послышалась в его голосе насмешка.
– Его дом даже днем все обходят стороной! Никто не
селится на этом пустыре, даже кладбищенские нищие и ночные грабители! Даже
бездомные псы боязливо обегают это место! Так неужели мы идем к нему по своей
собственной воле, да еще глубокой ночью, в самый дурной и страшный час?
– Именно так, добрый господин! – подтвердил
Мохаммед. – Именно в этот час мы должны навестить Ганса, чтобы добиться своего!..
– Постой, Мохаммед! – взмолился алхимик. –
Неужели нет другого пути?..
Толстый Ганс был герцогский палач. Он жил в своем мрачном
доме один как перст, точнее – вдвоем с огромным черным псом. Он внушал всем
окрестным жителям суеверный страх, его дом считался обителью нечистой силы, а
сам он – прислужником дьявола. Ганс жил здесь, сколько помнили самые старые
горожане, но и прежде того он также селился здесь, исполняя свою кровавую
работу и нисколько не меняясь с течением лет. Кроме черного пса, у Толстого
Ганса был меч по имени Люциус, для того чтобы отрубать головы благородным
господам, а также топор Головотяп для публики попроще. Самых простых, нищих и
бездомных, Ганс вешал.
– Неужели нет другого пути? – повторил Фридрих.
– Кажется, высокоученый господин, совсем недавно ты
хорохорился, говорил, что готов на что угодно, лишь бы заполучить кое-какую
славную вещицу? Или ты уже передумал? Так вот, мой господин, обратного пути уже
нет!
– Уроборос мистагитус? – обреченно проговорил
алхимик. – Он у Ганса?
– Именно! – подтвердил мусульманин. – Один из
тринадцати! Тебе повезло, высокоученый господин, что не пришлось ехать за ним в
Кордову или в Дамаск!
– Идем! – Фридрих взял себя в руки и шагнул
вперед. – Веди меня, Мохаммед!
Мусульманин подошел к дому палача и трижды постучал в дверь.
– Кого это черти принесли в такой час? – раздался
из-за двери громоподобный голос. – Ты что, не знаешь, чей это дом? Так вот
узнай, это дом…
– Я знаю, Ганс! – проговорил мусульманин. – Я
прекрасно знаю, чье это жилище!
– Знаешь? Так держись от него подальше, не то спущу на
тебя своего пса!
– Не спеши, Ганс! Видно, ты не узнал меня! Помнишь ли
ты харчевню неподалеку от Гейдельберга? Помнишь ли ты ночь накануне дня святого
Варфоломея?
– А, так это ты! – загремели засовы, и дверь
наполовину открылась. – Заходи…
– Я не один! – Мохаммед подтолкнул к порогу
алхимика, у которого колени тряслись от страха.
Фридрих разглядел палача.
Прежде ему приходилось видеть того только на эшафоте, в
забрызганной кровью кожаной безрукавке, с колпаком на голове, в прорезях
которого сверкали белки глаз.
Теперь палач стоял перед ним в теплом домашнем кафтане, едва
сходящемся на огромном животе, с непокрытой головой. В левой руке у Ганса
горела сальная свеча, и алхимик смог разглядеть его лицо. В нем не было ничего
особенного, ничего сатанинского. Обыкновенное лицо обжоры и пьяницы, наголо
обритая голова, крупная бородавка на щеке, из которой росли черные жесткие
волосы. И глаза палача были самые обычные – маленькие, пронзительные, колючие.
