Но это был он. Точно он. Анья не желала себя запутывать ложными, абсурдными предположениями, поскольку была уверена: видела именно его, доктора Бергмана.
А значит, теперь уже точно: у Аньи никого не осталось: никого, кто в силах ей помочь. Если доктор Бергман и потенциальная помощь, которую она могла от него получить, еще вселяли в нее надежду, то теперь вселять перестали: надежда умерла. Доктор Бергман не придет и не вызволит Анью из оков подземной темницы. Она осталась совсем одна. И единственным человеком, на которого могла надеяться, была она сама.
Только что она могла поделать, сидя в неволе железной будки? Как могла себе помочь? У нее ни сил, ни друзей, ни возможностей. А теперь появились и враги. Люди разные. Люди сложные. Не знаешь, что у них на уме. Не знаешь, чего от них ожидать. А те, кто содержатся в психиатрических клиниках, еще более сложны и непредсказуемы. Им вряд лм можно доверять.
Анья перевернулась на бок. Полчаса назад принесли обед, однако Анья к нему не притронулась. После вчерашней сокрушительной бойни она пила исключительно воду, и дело вовсе не в боли, что пульсирующими вспышками контролировала тело. Ей в целом было не по себе. Ощущение сродни рассеянному, когда тебе кажется, что ты что-то забыл, хотя в действительности ничего не забывал. Но руки чешутся, и деть их некуда, да и состояние какое-то взвинченное, побуждающее беспричинно волноваться.
Вот и Анья волновалась. Только о чем?
О своем непознанном даре, о нем томилось ее сердце.
«А был ли дар?» – хотелось воскликнуть. – «Была ли Сила и разговоры о ней?» Может, это плод ее воображения, как и все то, что Анью окружает? Вероятно, она давно уже не в себе, и вся история со стажировкой в клинике, доктором Бергманом и профессией психолога – иллюзия? Самообман?
Анья закрыла глаза и отдалась ощущениям. Что там в основе медитации? Концентрация внимания и успокоение ума? Возможно, так она почувствует Силу?
Анья словно мантру зачитала, повторяя множество раз:
«Где бы ты ни пряталась, Сила, явись уже ко мне. Позволь мне себя прочувствовать. Кто знает, возможно, с твоей чудодейственной помощью я сумею выпорхнуть из давящей клетки и никогда сюда не возвращаться».
Данная попытка связаться с Силой являлась не первой. Периодически, вспоминая беседу с Рейнардом Либликом, – а она частенько ее вспоминала, пытаясь разобраться в причинах происходящего, – Анья настраивалась на волну. Сама не знала, на какую. Наверное, ту, которую Анья сочтет той самой, энергетически-подходящей, способной исходить от эмпатичной ню-Веги.
Ню-Вега. Проверить, что это значит, так и не вышло, поскольку Анья так и не вышла из клиники: встретила доктора Бергмана, пошла ему помогать и…
Анья раскрыла глаза.
…и оказалась в переполненной столовой. А затем… Затем эти люди, тянущие к ней руки, голоса, крики и давка… и вспышка света. Да, вспышка света! Вот что тогда произошло.
Анья села: возбуждение не позволяло праздно лежать. Неужели разум прояснялся?
«Взрыв», – говорил ей Либлик. Должен произойти абстрактный «взрыв». Но в виде чего к ней явится «взрыв» оставалось загадкой.
Могла ли Анья в тот памятный день пережить именно его? Вспышка, невероятное сияние… Но тогда, по заверениям Рейнарда Либлика, Анья должна была лишиться дара, а вместе с ним потерять здоровье, а возможно даже и жизнь. Он говорил, что ню-Веги выгорают, и последствия выгорания плачевны.
Неужели и Анья выгорела? Неужели потеряла богом данную Силу, и поэтому теперь страдает? Поэтому Анье так плохо? И пациенты не обращают внимания. До сих пор она не задавалась вопросом, отчего еще совсем недавно вызывала у них живой интерес, тогда как теперь…для них потерялась. Тема дара и всего с ним связанного казалась настолько для нее далекой, настолько смутной и все еще сказочной, что она и не думала, чтобы о том подумать.
Однако теперь все стало иначе. Стоило Силе исчезнуть, как Анья поняла: Сила в ней жила. Только, где она теперь? Неужели обратилась в пепел? Но почему так скоро? У нее в запасе были месяцы. «Два или три», – сказал ей Либлик. Оказалось – несколько часов.
Верить в такое не хотелось. Она не желала ее терять, она желала Силу вернуть. Почему? Потому что… потому что «мое»! Потому что так правильно, честно и нужно! Потому что Силу даровали ей, и даровали неспроста…
И теперь поняла наверняка: это то единственное сокровище Аньи, которое могло ей во многом помочь. У нее есть дар, и он важен другим, а то, что важно и нужно другим – ценность. То, что помогает людям – ценность. То, что продлевает жизнь – ценность вдвойне, а то и втройне. Никогда бы такого про себя не подумала, но Анья – ценность. Это без Силы она здесь никто, тут же потерялась в лабиринте серых стен. Тогда как дар – счастливый билет: билет в свободную жизнь. Да, напрямую дверь камеры он не скроет, от глаз охраны ее скроет, однако она могла обменять свою помощь – свою очень нужную, жизненно-важную помощь, – на помощь ей самой.
Из напряженных, тягостных дум Анью вывел неожиданный шум: шум открывающейся двери. Анья с удивление взглянула на прибывших и увидела доктора Эскола. С идеально-прямой осанкой, в идеально-белом халате, он прошел в угрюмую камеру, осветив ее доброй улыбкой.
– Анья, как ваши дела?
Пару раз моргнув, Анья спустила ноги на пол.
– Превосходно.
– Прекрасно!
Доктор Эскола подошел к столу и положил на него рабочую сумку.
– Ну, что? Начнем осмотр?
Анья заторможенно кивнула. Она, конечно, помнила, что доктор Эскола обещал ей вчера прийти, только не придала словам значения. Он, медсестра, санитарка – какая разница, кто перевяжет бинты? Однако, увидев его сейчас, Анья поймала себя на том, что рада: искренне рада видеть мужчину.
Походя взглянув на обшарпанные стены, доктор Эскола сосредоточился на ней.
– Как тут наше лицо? – Он поглядел на обработанные раны, однако внимание заострять не стал: велел ложиться на кровать.
– Мне нужно сменить повязки на животе и осмотреть ваше бедро.
Анья молча подчинялась, выполняя все то, что он говорил. Смущения Анья не испытывала: не испытывала теперь, уже побывав под лучами карих глаз. К тому же доктор был очень дружелюбным. Обрабатывая раны и накладывая бинты, он постоянно ее утешал: «Тише, тише», «Все хорошо», «Осталось потерпеть совсем немного», словно видел в Анье ребенка, который, непременно, захочет взбрыкнуть.
– Я видела доктора Бергмана, – зачем-то сказал мужчине Анья, когда он вернулся к синякам на лице: смазывал их пахучей мазью, в то время как Анья сидела перед ним.
– Правда? – ни то из вежливости, ни то действительно из интереса спросил мужчина.
– Да. Доктор Бергман нынче охранник.
– Да ну?
– Его понизили.
– И кто же его понизил?
– Рейнард Либлик, конечно. Кто же еще. Доктор Бергман ему не нравился. Ему психотерапевты не нравятся в целом. Каждого, кто был у него, он унижал по-своему. Они все от него отказывались, поскольку он всех заставлял страдать. Я говорила, что Рейнард Либлик социопат? С доктором Бергманом он расквитался так.
