Был месяц рамадан (май 814 года). Странно, но арабские хронисты не единодушны, когда речь идет об этой важной дате. Одни относят восстание к 198, другие – к 202 году (по хиджре). Ибн аль-Аббар и Ибн-Аззари, к примеру, утверждают, что многие мятежники нашли убежище в Толедо, где тогда было восстание против Хакама. Но последнее неверно, если принять более позднюю дату. 198 год указывают Нуваири, Ибн аль-Кутийя и Макризи. Проповедники, используя пост, вселяли в сердца людей ненависть к султану. Однажды мамлюк потребовал оружейника на южной окраине, чтобы он отполировал его меч.
– Прошу тебя, подожди немного, – сказал ремесленник. – Сейчас я занят.
– У меня нет времени ждать, – ответил солдат. – Сделай то, что я прошу, немедленно.
– Ты слишком нетерпелив, – сказал ремесленник. – Все равно тебе придется ждать.
– Это мы еще посмотрим! – вскричал солдат, взмахнул мечом, и оружейник упал к его ногам мертвым.
Прохожие, возмущенные зрелищем, поняли, что пришло время покончить и с заносчивыми наемниками, и с распутным тираном, их нанявшим. Революционный энтузиазм очень скоро распространился и на другие городские окраины. Толпа вооружилась всем, что смогла найти, и направилась к дворцу, громко проклиная монарха, его приближенных, солдат, рабов и всех служивших ему людей, которые, понимая, что их ничто не спасет, если они попадут в руки толпы, поспешили укрыться во дворце.
Когда Хакам, стоя на стене, увидел толпы людей, подступающие к дворцу, словно волны грозного моря, кипя от гнева, он решил, что их еще можно отбросить, и приказал кавалерии немедленно атаковать. Однако, к его большому разочарованию, толпы не дрогнули, и войскам пришлось отступить.
Опасность была очень велика. Дворец, хотя и укрепленный, все же не мог долго держаться против натиска мятежников. Защитники держались стойко. Но они знали, что будут беспощадно убиты, если нападающие ворвутся во дворец, поддались отчаянию. Только Хакам, даже утратив надежду на успешное сопротивление, сохранял хладнокровие. Он призвал своего пажа – христианина Гиацинта – и велел ему попросить одну из женщин гарема прислать ему склянку цибета. Решив, что он неправильно понял хозяина, паж замер в нерешительности. Хакам нетерпеливо повторил приказ.
– Иди же, сын необрезанного отца! – прикрикнул султан. – И сделай то, что я приказал.
Когда Гиацинт вернулся со склянкой, султан взял ее и начал смазывать волосы и бороду так тщательно, словно собирался нанести визит юной красотке в серале. Гиацинт не смог сдержать удивления.
– Прости, мой господин, – сказал он, – но ты выбрал странный момент, чтобы душиться. Неужели ты не видишь, какая страшная опасность нам угрожает?
– Молчи, плут! – закричал Хакам, потеряв терпение. Завершив туалет, он добавил: – Как мятежники смогут отличить мою голову от всех остальных, если от нее не будет исходить аромат благовоний? А теперь позови ко мне Ходаира.
Ходаир – начальник стражи тюрьмы, куда были заключены многие факихи во время предыдущих мятежей. Им пощадили жизнь, но теперь, окончательно убедившись, что факихи и народ покушаются на его жизнь и трон, Хакам решил, что пленные не должны его пережить. Поэтому, когда Хакам пришел, султан приказал ему:
– Ночью выведи этих порочных шейхов из ротонды, обезглавь их и прибей к кольям.
Понимая, что, если дворец падет, его, несомненно, убьют и ему придется на небесах держать ответ за все свои дела, Ходаир содрогнулся от ужаса. Ведь его суверен задумал настоящее святотатство.
– Мой господин, боюсь, завтра мы будем уже в аду, и тогда никто не услышит наши крики и никто не придет нам на помощь.
Раздраженный этими словами, Хакам повторил приказ. Однако, увидев, что преодолеть сомнения офицера не удастся, он прогнал его и послал за Ибн-Надиром, коллегой Ходаира. Ибн-Надир, намного менее совестливый – или более послушный, обещал в точности выполнить приказ суверена. Тогда Хакам полностью вооружился и направился в войска, возрождая их смелость пылкими словами. Вызвав своего кузена Обайдаллаха, одного из самых отважных воинов своего времени, он приказал ему стать во главе отряда избранных воинов, пробиться через толпу и поджечь все, что может гореть, на южной окраине. Он рассчитал, что жители района, увидев, что их дома в огне, бросятся их спасать. Пока Обайдаллах будет атаковать толпу с фронта, Хакам, выскользнув из дворца с остальными людьми, нападет на них с тыла. Этот план, обещавший успех, напоминал тот, которому мусульмане были обязаны своей победой при Харре. Этот факт не ускользнул от внимания арабских хронистов.
Внезапно выскочив из ворот дворца, Обайдаллах и его люди оттеснили толпу к мосту, миновали главную улицу и Рамлу, перешли вброд реку и, соединившись с солдатами Кампиньи, которые видели сигналы Хакама из дворца, начали поджигать дома. Как и предвидел Хакам, жители района, увидев пламя, оставили свои позиции перед дворцом и поспешили спасать своих жен и детей. Оставшихся людей, подвергшихся нападению с фронта и тыла, охватила паника, и началась бойня. Тщетно кордовцы бросали оружие и просили о снисхождении. Страшные и неотвратимые «немые» – чужеземцы, для которых мольбы побежденных были бессмысленными, убивали людей без разбора. В живых осталось менее трех сотен знатных людей, которых, как дань почтения, подарили суверену, а он приказал прибить их к шестам вниз головой на берегу реки.
Хакам посоветовался с визирями, стоит ли ему простить оставшихся в живых мятежников или лучше истребить всех до последнего человека. Мнения разделились, но Хакам все больше склонялся к позиции умеренных советчиков, предлагавших ему не доводить месть до крайности. Тем не менее было решено, что южные окраины необходимо сровнять с землей, а жителям приказать в течение трех дней покинуть Испанию. В случае задержки их следует умертвить.
Прихватив с собой жалкие остатки своего имущества, эти несчастные люди, вместе с семьями, покинули дома, где родились и выросли и куда им больше никогда не довелось вернуться. Им не позволили путешествовать большим отрядом, поэтому они шли мелкими группами, и многие были ограблены солдатами или поджидавшими путников в засадах разбойниками. Добравшись до Средиземноморского побережья, они отплыли – кто в Западную Африку, кто в Египет. Последние – около пятнадцати тысяч человек, не считая женщин и детей – высадились в районе Александрии, и им никто не препятствовал. В Египте шло хроническое восстание против Аббасидов, и потому царила анархия.
У изгнанников не было выбора, и им пришлось вступить в союз с самым влиятельным арабским племенем в стране. Довольно скоро они почувствовали себя достаточно сильными, чтобы отказаться от защиты бедуинов. Они порвали с ними и в последовавшей войне одержали верх. После этого изгнанники назвали себя хозяевами Александрии. Несмотря на несколько нападений, они удерживали город до 826 года, когда один из военачальников халифа Мамуна заставил их сдаться. После этого они решили перебраться на Крит, часть которого все еще принадлежала Византийской империи. Они покорили остров, и их лидер Абу Хафс Умар аль-Баллути (выходец из Фахс-аль-Баллут – Fahs al-Ballut – ныне Кампо-де-Калатрава) стал основателем династии, просуществовавшей до 961 года, когда Крит покорили греки.
