«Кафедра в мечети и трон во дворце скорбят о пленнике, которого судьба забросила на берега Африки. …О, только бы знать, что я еще раз увижу мой парк и мое озеро в той чудесной стране, где растут оливы, где слышно воркованье голубей и пенье певчих птиц».
Ибн аль-Лаббана поддерживал эти надежды. Накануне возвращения в Андалусию он получил от Мутамида двадцать дукатов и два куска ткани. Он вернул подарок и написал:
«Потерпи немного! Очень скоро ты увенчаешь мое счастье своим восхождением на престол. В день, когда ты вернешься во дворец, ты воздашь мне величайшие почести. Ты превзойдешь сына Мервана в щедрости, а я превзойду Джарира (придворный поэт Хаджаджа) в таланте. Готовься снова испускать свои лучи: затмение луны – явление временное».
Несмотря на то что, по приказу Юсуфа, Мутамида снова заковали в цепи, он жил надеждой. А Юсуф все больше тревожился, помня о предупреждении, приписываемом оратору тех времен: «Когда детеныш ворчит, значит, лев близко». Его надежды, в общем, были обоснованными. Партия Абд аль-Джаббара являлась многочисленной, что не могло не беспокоить правительство. Она оставалась силой, с которой надо было считаться, в течение двух лет – до смерти Мутамида в 1095 года. Восстание началось в 1093 году; двумя годами позже Абд аль-Джаббар вошел в Аркос. Там его осадил правитель Севильи. Абд аль-Джаббар был убит стрелой, но его партия его некоторое время продолжала существовать.
Бывший король Севильи был похоронен на кладбище в Агмате. Через некоторое время во время праздника разговенья андалусский поэт Ибн Абд ас-Самад семь раз обошел его могилу – как паломники обходят Каабу, потом опустился на колени, поцеловал землю, покрывавшую останки своего благодетеля, и прочитал элегию. Тронутые этим примером, другие люди тоже стали ходить вокруг могилы, причитая и стеная.
«Все любили Мутамида, – писал историк XIII века, – все жалеют его и до сих пор оплакивают». Он действительно являлся одним из самых популярных андалусских принцев. Его великодушие, отвага, рыцарские качества очаровали культурных людей последующих поколений. Сострадательных людей тронули его несчастья. А его поэтическим даром восхищались даже бедуины, которые, как судьи поэтического языка, являлись более суровыми и компетентными критиками, чем простые горожане.
В начале XII века житель Севильи, путешествовавший по пустыне, достиг поселения бедуинов-лахмитов. Подойдя к палатке, он попросил у ее владельца приюта. Тот, обрадованный возможностью проявить добродетель, так высоко ценимую у представителей этой нации, принял его со всей сердечностью. Путешественник прожил у этого хозяина два или три дня и однажды ночью, когда ему не спалось, вышел из палатки, чтобы насладиться прохладным ветерком. Ночь была тихой и ясной. В лазурном небе, усыпанном звездами, медленно и величественно поднималась луна, заливая серебристым светом тихую уснувшую пустыню. Зрелище напомнило севильцу поэму, написанную его бывшим сувереном, и он стал читать ее:
«Я пью вино, от которого исходит солнца сияние, из чаши светлое солнце я пью в разгаре пиров, покамест ночь не блеснула величие полнолуния, покамест луна не вышла из княжьих своих шатров. Но вот звезда за звездой во тьме ночной загораются от блеска луны высокой, от щедрых ее даров. Луна поплыла со свитой, направляясь в сторону запада, над ней балдахин Ориона, краса небесных миров. Луну окружают звезды – полки с развернутым знаменем, – так я иду средь красавиц и славных своих полков. И если исходит мраком броня, в боях почерневшая, то чаши в руках прелестных сияньем полны до краев. Рабыни играют на лютнях, а наши храбрые воины мечами такт отбивают на звонких шлемах врагов»
[8].
Не успел севилец закончить, как из соседней палатки вышел человек, почтенная внешность которого выдавала в нем шейха. Тот обратился к гостю, и его речь отличалась элегантностью и чистотой, которой всегда славились бедуины, и чем они безмерно гордились.
– Скажи мне, о горожанин, да поможет тебе Бог, чьи это стихи? Они чистые, как ручей, свежие, как луг, политый дождем, нежные и сладкие, как голос юной девы, и звонкие, словно крик молодого верблюда.
– Их сочинил монарх, который правил в Андалусии, по имени Ибн-Аббад, – ответил путешественник.
– Несомненно, этот король правил небольшими владениями и поэтому мог посвящать все свое время поэзии. Человек, у которого много дела, не имеет достаточно свободного времени, чтобы создавать такие стихи.
– Вы ошибаетесь. Этот король правил великим народом.
– Ты можешь сказать, к какому племени он принадлежал?
– Безусловно. Он был из бени лахм.
– Бени лахм? Это же мое племя! – Вне себя от счастья – ведь он только что обнаружил новый источник славы для своего племени, охваченный энтузиазмом шейх закричал:
– Вставайте! Вставайте, мои соплеменники! Вставайте немедленно!
Уже через минуту лагерь пришел в движение. Бедуины собирались вокруг своего вождя. Дождавшись, когда пришли все, шейх объявил:
– Послушайте то, что я слышал, и пусть в вашей памяти это отпечатается так же прочно, как отпечаталось в моей. Это слава для всех нас, и мы имеем право гордиться. Горожанин, молю тебя, прочитай еще раз стихи нашего кузена.
Севилец сделал то, что его просили, и все бедуины приняли стихи с восторгом. Шейх рассказал им то, что собирался поведать чужеземцу о происхождении Бени Аббада, их соплеменника и родственника. Все они принадлежали к большой семье лахмитов, прежде кочевали по пустыне со своими верблюдами и ставили палатки там, где пески отделяют Египет от Сирии. Затем он заговорил о Мутамиде, поэте чувствительном и возвышенном, храбром солдате и могущественном монархе Севильи. Когда он закончил свою речь, бедуины, исполненные гордости и радости, вскочили на коней, и началась блестящая fantasia, которая продолжалась до рассвета. После этого шейх отобрал двадцать лучших верблюдов и подарил их путешественнику. Остальные последовали его примеру – согласно своим возможностям, – и еще до восхода солнца путешественник оказался счастливым обладателем сотни верблюдов. Когда же пришла пора собираться в путь, бедуины долго не желали отпускать дорогого гостя, который познакомил их с творчеством их соплеменника, монарха и поэта.
Миновало два с половиной века, прежде чем мусульманская Испания, прежде безразличная и скептичная, стала набожной. Однажды паломник с посохом и четками путешествовал по Марокко, чтобы пообщаться с благочестивыми отшельниками и побывать в святых местах. Этим паломником был знаменитый аль-Хатиб, хаджиб короля Гранады. Добравшись до маленького городка Агмат, он захотел поклониться могиле Мутамида на местном кладбище. Увидев две заброшенные могилы – Мутамида и его жены, которые не пощадило время, визирь не смог сдержать слез и сложил следующие стихи:
«К могиле я твоей пришел, как пилигрим, пришел почтить того, кто всеми так любим. И как же не любить тебя, владыка щедрый? Твой свет любую тьму развеет, словно дым. Когда б судьба твою отсрочила погибель, как славил бы тебя я пением своим! В Агмате на холме теперь твоя могила – как память о тебе, ее мы свято чтим. И мертвый ты свое величье сохраняешь; как прежде, дорог ты и мертвым и живым. И до конца веков тебе не будет равных, средь множества людей лишь ты неповторим»
[9].
