Мутамид понимал масштаб опасности, угрожавшей Андалусии на востоке. Под ударом были и его личные интересы. Мурсия и Лорка, два города, находившиеся в самом уязвимом положении, принадлежали ему: первый – по праву, а второй – фактически, поскольку его король, Ибн аль-Яса, понимая, что не сможет выстоять перед кастильцами в одиночку, признал Мутамида своим сувереном в надежде на помощь. В Мурсии правил Ибн-Рашик, и Мутамид жаждал покарать мятежника. Таким образом, решив организовать экспедицию на восток с двойной целью – сдержать кастильцев и заставить подчиниться Ибн-Рашика, – севильский монарх объединил свои войска с отрядами, оставленными ему Юсуфом, и выступил в сторону Лорки.
Добравшись до города, он узнал, что в окрестностях находится отряд из трехсот кастильцев, и приказал своему сыну Рази напасть на него, выделив ему три тысячи севильских кавалеристов. Рази, однако, любил литературу больше, чем войну, и отказался, сказавшись больным. Возмущенный отказом, Мутамид поручил эту задачу другом сыну, Мутадду. И снова было доказано преимущество кастильцев над андалусцами. Несмотря на численное преимущество один к десяти, севильцы потерпели позорное поражение.
Попытки Мутамида покорить Мурсию были не более успешными. Ибн-Рашик сумел расположить к себе Альморавидов севильской армии, и Мутамид был вынужден вернуться в столицу, ничего не добившись.
Таким образом, стало очевидно, что битва при Заллаке оставила андалусцев такими же неспособными к самообороне, какими они были до этой победы, и, если Юсуф снова не придет им на помощь, они не устоят. Дворец Юсуфа осадили факихи и знать Валенсии, Мурсии, Лорки и Басы. Жители Валенсии жаловались на Родриго эль Кампеадора (Сида), который называл себя защитником Кадира, вынудив его платить ежемесячно шесть тысяч дукатов, и который разорил местность вокруг под предлогом подавления мятежников. Обитатели других городов страдали от насилия кастильцев Аледо. И все соглашались, что, если Юсуф не придет на помощь, Андалусия окажется в руках христиан – это всего лишь вопрос времени. Но их просьбы, казалось, не производили особого впечатления на марокканского монарха. Юсуф обещал, это правда, переправиться через пролив в благоприятное время года, но он не делал серьезных приготовлений и намекал, хотя и не заявлял открыто, что ожидает прямого обращения от принцев. И Мутамид решился на это обращение. Подозрения, которые он испытывал относительно тайных намерений Юсуфа, постепенно развеялись или, по крайней мере, ослабли. Если не считать оккупации Альхесираса, африканский монарх не сделал ничего, что могло бы ранить чувствительность андалусских принцев или оправдать их опасения. Наоборот, он нередко говорил, что, хотя до того, как увидел Андалусию, составил по рассказам представление о красоте и богатстве этой земли, действительность его разочаровала. Мутамид успокоился, и, хотя опасность, угрожавшая его стране, безусловно, была очень велика, он решил нанести Юсуфу визит.
Альморавиды приняли его с большим уважением и сердечностью. Одновременно они заверили его, что у монарха не было необходимости приезжать лично. Достаточно было бы письма, на которое сразу был бы дан ответ.
– Я прибыл, – сказал Мутамид, – чтобы сказать вам: над нашей страной нависла страшная опасность. Аледо располагается в самом сердце страны, и мы не в силах отобрать крепость у христиан. Если вы сумеете это сделать, то тем самым сослужите огромную службу религии. Вы уже были нашими освободителями; так спасите же нас еще раз!
– Я попытаюсь, – ответил Юсуф и, когда Мутамид вернулся в Севилью, ускорил военные приготовления.
Когда все было готово, Альморавид переправился через пролив с войсками, весной 1090 года высадился в Альхесирасе и, соединившись с армией Мутамида, предложил андалусским принцам идти вместе с ними на осаду Аледо. На призыв откликнулись Темим из Малаги, Абуллах из Гранады, Мутазим из Альмерии, Ибн-Рашик из Мурсии и некоторые другие мелкие правители, и осада началась. Плотники и каменщики Мурсии построили осадные машины, и было согласовано, что эмиры будут каждый день поочередно атаковать крепость. Однако прогресса не было. Защитники Аледо, которых было тринадцать тысяч, включая тысячу всадников, без труда отбивали все нападения. Крепость оказалась настолько сильной, что мусульмане после многих тщетных попыток взять ее штурмом решили заморить гарнизон голодом.
Тем временем осаждающие больше интересовались личной выгодой, чем осадой. Лагерь стал настоящим рассадником интриг. Честолюбивые планы Юсуфа теперь были направлены в новое русло. Этот монарх покривил душой, когда сказал, что Испания не оправдала его ожиданий. По правде говоря, он считал ее самой желанной из всех земель, и, какие бы мотивы им ни руководили – любовь к завоеваниям или религиозные интересы, – он хотел стать ее хозяином. Это желание было не так уж трудно реализовать. Многие андалусцы верили, что союз с Альморавидами – единственная надежда их страны на спасение. Правда, у представителей высших классов общества было другое мнение. В глазах культурных людей Юсуф был невежей и варваром. Нельзя не отметить, что он предоставлял множество доказательств отсутствия у себя какого-либо образования. Когда Мутамид, к примеру, поинтересовался, понял ли он поэмы, которые ему читали севильские поэты, тот ответил:
– Я понял, что эти писаки хотят хлеба.
А по возвращении в Африку Юсуф получил от Мутамида письмо, в котором тот процитировал несколько строчек из поэмы знаменитого Ибн-Зайдуна, Тибулла Андалусии, которые тот адресовал своей возлюбленной Валладе: «Пока ты вдали, желание увидеть тебя сжигает мое сердце, и я утопаю в слезах. Теперь мои дни черны, хотя недавно ты делала мои ночи белыми». («После бури ведь покой бывает, почему ж тоска не убывает? Даже днем не вижу я светила, а с тобой светло и ночью было»
[6].)
Прочитав их, Юсуф спросил:
– Король хочет, чтобы я прислал ему женщин, черных и белых?
Тогда ему объяснили, что «черный» означает мрачный, а «белый» – ясный и чистый. Такова поэтическая фразеология.
– Прекрасно! – воскликнул Юсуф. – Скажите королю, что, когда его нет рядом, у меня болит голова.
В земле ученых, какой по праву считалась Андалусия, такие огрехи были непростительными. Что касается литераторов, они были вполне довольны своим положением и не желали никаких перемен. Дворы мелких тиранов были академиями, а литераторы – избалованными детьми принцев, которые осыпали их подарками. Представители вольномыслия тоже не имели повода для жалоб. Благодаря защите, предоставленной им большинством принцев, они впервые могли писать или говорить то, что считали нужным, не опасаясь, что их забьют камнями или сожгут. У них было меньше, чем у кого-либо другого, оснований желать правления Альморавидов, которое подразумевало господство духовенства.
Но если Юсуф мог рассчитывать на поддержку лишь некоторых представителей высших классов, народные массы были на его стороне. Недовольство давно назрело, и не без оснований. Почти в каждом более или менее крупном городе был двор – весьма дорогостоящая роскошь, поскольку большинство эмиров были в высшей степени экстравагантными. Нельзя сказать, что население платило высокую цену за мир и безопасность. Скорее, наоборот: принцы были слишком слабы, чтобы защитить своих подданных даже от мусульманских соседей, не говоря уже о христианах. Поэтому в мелких мусульманских государствах не было ни спокойствия, ни защиты для жизни и собственности. Такое положение дел было недопустимым, и, естественно, рабочие классы желали положить ему конец. Но до этого у них не было ни одного шанса что-нибудь изменить. Медленно, но верно назревал бунт, и стихи, как те, что написал гранадский поэт Сомайсир, принимались с большой благосклонностью.
