Мутамид, проснувшись и не обнаружив друга, издал горестный крик, разбудивший челядь. Все стали искать во дворце исчезнувшего визиря. Мутамид руководил поисками лично и в конце концов обнаружил визиря на крыльце. Тот выдал себя непроизвольным движением, в результате которого зашевелилась циновка, под которой он прятался.
– Что там под циновкой? – закричал Мутамид, и перед ним предстал Ибн-Аммар, являвший собой жалкое зрелище: едва одетый, дрожащий всем телом, с опущенными глазами, пунцовый от стыда.
Увидев его, Мутамид разрыдался.
– О, Абу Бакр! – вскричал он. – Почему ты так делаешь?
Видя, что его друг продолжает дрожать, он повел его в свои покои и постарался выведать у него причину столь непонятного поведения. Долгое время все его попытки оставались тщетными. Ставший жертвой нервного срыва Ибн-Аммар, продолжавший испытывать страх и одновременно понимавший абсурдность ситуации, то плакал, то смеялся, но ничего не говорил. В конце концов, он успокоился и рассказал все. Мутамид высмеял его страхи.
– Дорогой друг, – сказал он и похлопал его по руке. – Твой разум затуманен вином. И тебе приснился кошмар. Неужели ты думаешь, что мне может прийти в голову мысль убить тебя – мою жизнь, мою душу? Нет, это было бы самоубийственно. А теперь выбрось все страшные сны из головы и больше не говори о них.
Арабский историк утверждает, что Ибн-Аммар сумел забыть об этом приключении, но все же, по прошествии многих дней и ночей, то, что ему привиделось во сне, сбылось.
Два друга, когда уезжали из Сильвеса, проводили время в Севилье, где предавались всем наслаждениям, которые могла предоставить столица. Они часто отправлялись переодетыми на Серебряное поле на берегах Гвадалквивира, где население, мужчины и женщины, весело проводили время. Именно там Мутамид встретил ту, кто впоследствии стала спутницей его жизни. Как-то вечером, гуляя со своим визирем по берегу реки, Мутамид заметил, как под легким ветерком вода покрылась рябью, и проговорил:
– Смотри, под слабым бризом вода изменилась, превратившись в нагрудную пластину. – И он предложил другу продолжить стихотворение.
Ибн-Аммар задумался, а в это время женский голос сказал:
– Славная броня для войны, пусть только замерзнет.
Удивленный, что женщина умеет импровизировать быстрее, чем Ибн-Аммар, прославившийся своим искусством импровизации, Мутамид внимательно посмотрел на незнакомку. Пораженный ее красотой, он сделал знак евнуху, шедшему за хозяйкой в некотором отдалении, и велел ему отвести девушку во дворец, куда сам поспешил вернуться. Когда ее ввели в покои принца, он спросил, как ее зовут и кто она такая.
– Меня зовут Итимад, – ответила она, – но обычно называют Румайкийя, потому что я рабыня Румайка. И я погонщица мулов.
– Ты замужем?
– Нет, мой принц.
– Это хорошо, потому что я куплю тебя и сам женюсь на тебе.
Отметим, что только после женитьбы принц принял имя Мутамид, образованное от того же корня, что Итимад. Всю свою жизнь Мутамид любил эту женщину. В его глазах она была совершенством. Ее иногда сравнивают с принцессой Валладой из Кордовы, дочерью Омейяда Аль-Мустакфи, Сафо своего времени. Сравнение, однако, не вполне оправдано. Румайкийя не могла соперничать с Валладой в учености, но ничуть не хуже ее умела вести блестящие беседы, давать быстрые и остроумные ответы, делать причудливые и едкие замечания. Вероятно, она даже превосходила ее в естественной грации и игривости. Ее причуды и капризы являлись восторгом и отчаянием ее супруга, который был вынужден исполнять их любой ценой. Ведь ничто не могло заставить ее отказаться от того, на чем она сосредоточилась. Как-то раз в феврале она наблюдала через окно во дворце Кордовы падающие снежинки – редкое зрелище в стране, которую редко посещает зима. Неожиданно она разрыдалась. Муж немедленно встревожился и спросил, что ее беспокоит.
– Что меня беспокоит? – сквозь слезы проговорила она. – Меня беспокоишь ты – варвар, тиран, чудовище! Посмотри, как прекрасен снег, как нежно льнут снежинки к веткам деревьев. И ты даже не подумал о том, чтобы показывать мне это чудесное зрелище каждую зиму или отвозить меня туда, где снег идет всегда.
– Не печалься, мое сокровище, – сказал принц, вытирая слезы с ее прекрасного лица. – У тебя будет достаточно снега даже здесь, я тебе обещаю.
После этого он приказал засадить близлежащий горный склон миндальными деревьями, которые начинают цвести сразу после того, как уходят морозы, чтобы их белые цветы могли заменить снег, так восхитивший его супругу.
В другой раз она увидела бедных женщин, перемешивавших босыми ногами глину для изготовления кирпичей. Румайкийя снова разрыдалась и сказала:
– Как я несчастна! Ты лишил меня жизни, наполненной радостной свободы, которую я вела в своем маленьком домике, и поселил в мрачном дворце, сковав цепями условностей. Посмотри на этих женщины на берегу. Ведь я тоже могла, как они, месить босыми ногами глину, а ты сделал меня богатой султаншей. Я не хочу!
– Не хочешь, но будешь, – сказал принц с улыбкой.
После этого он велел принести во двор замка большое количество сахара, специй и всевозможных ароматизированных эссенций. Когда весь двор заполнился этими драгоценными ингредиентами, он приказал добавить туда розовой воды и перемешать. Когда получилась тестообразная масса, принц позвал супругу:
– Спустись во двор вместе со своей свитой. Глина готова для смешивания.
Султанша и ее дамы спустились во двор и долгое время предавались безудержному веселью в ароматном болоте.
Это было чрезвычайно дорогостоящее развлечение, и Мутамид временами напоминал о нем своей взбалмошной жене. Однажды, когда он посчитал невозможным выполнить ее очень уж экстравагантное желание, она закричала:
– Ах, разве у меня нет повода для жалоб? Определенно, я самая несчастная из женщин. Видит Бог, ты никогда не делал ничего, чтобы доставить мне удовольствие.
– Даже в тот день, когда ты месила глину? – вкрадчиво спросил Мутамид.
Румайкийя вспыхнула и сменила тему.
Следует отметить, что представители духовенства никогда не произносили имя этой бойкой султанши без суеверного ужаса. Они считали эту женщину главным препятствием на пути привлечения к религии ее супруга, который, по их утверждению, был затянут ею в омут роскоши и наслаждений. Если мечети по пятницам оставались пустыми, они и в этом винили ее. Румайкийя только смеялась, даже не думая о том, что однажды они могут стать грозными врагами.
Несмотря на любовь к жене, Мутамид уделял достаточно времени Ибн-Аммару. Однажды, когда он и его друг были вдали от Румайкийи, он послал ей такое письмо:
«Тебя в разлуке я вижу ясно глазами сердца. Будь вечным счастье твое, как слезы моей тоски! Я не стерпел бы сетей любовных от прочих женщин, но мне отрадны, мне драгоценны твои силки. Подруга сердца, я рад, я счастлив, когда мы вместе, а здесь горюю, где друг от друга мы далеки. Тебе пишу я глубокой ночью – пусть не узнает никто на свете, что муки сердца столь глубоки. Скорблю о милой, как о далеком волшебном рае. Любовью дышит любое слово любой строки. К тебе умчался б, но ведь не может военачальник покинуть тайно, любимой ради, свои полки. К тебе пришел бы, к тебе прильнул бы, как на рассвете роса приходит к прекрасной розе на лепестки»
[4].
