Пусть все еще соблюдая осторожность, Ибн-Аби Амир объявил, что юный монарх передал ему бразды правления, чтобы посвятить себя духовным исканиям, а позднее, осмелев, он стал полностью игнорировать Хишама, и даже запретил упоминать его имя.
Хаджиб долгое время обдумывал другой политический шаг, не менее важный. Он решил реорганизовать армию.
Его побуждали к этому два мотива – один патриотический, другой личный. Он желал увидеть Испанию ведущим государством Европы и одновременно хотел избавиться от Галиба. Существующая армия состояла в основном из испанских арабов и не годилась ни для одной из этих целей. Военная организация была, несомненно, несовершенной. В нее входило только около пяти тысяч кавалеристов, хотя кавалерия в те времена являлась самой важной частью вооруженных сил и решала судьбу сражений. Более того, качество этих войск оставляло желать лучшего. Путешественник Ибн-Хаукаль отмечает, что андалусские всадники, ноги которых небрежно болтались, не зная стремян, являли собой далеко не самое приятное зрелище, и добавляет, что командир испанской армии был обязан успехом мастерству, а вовсе не смелости. Правда, свидетельству этого автора едва ли стоит безоговорочно доверять. Поскольку он желал, чтобы его господин, халиф Фатимидов, покорил полуостров – или хотя бы попытался это сделать, то вполне мог умалить положительные качества испанских войск. Вместе с тем в его критике, несомненно, есть доля правды: нельзя отрицать, что арабы Испании, расслабленные роскошью и климатом, постепенно утратили боевой дух. Ибн-Аби Амир не мог рассчитывать на завоевания с такой армией. Более того, он не мог положиться на нее в случае нападения на Галиба и предвидел неизбежность борьбы с ним. Да, Галиб сослужил ему отличную службу, когда он замышлял свержение Мус-хафи, то теперь он стал для него бесполезен. Галиб активно не одобрял некоторые меры, принятые хаджибом, и был категорически против изоляции халифа. Будучи вольноотпущенником Абд-ер-Рахмана III и ярым роялистом, он испытывал горечь и негодование, видя, что внук его благодетеля содержится в заключении, словно преступник. Ибн-Аби Амир, приходивший в раздражение, когда ему перечили, решил избавиться от тестя и только колебался в выборе средств. Галиб был не таким человеком, как Мус-хафи, которого можно было свергнуть придворными интригами. Это был прославленный военачальник, и если бы он решил спасти своего суверена из сетей Ибн-Аби Амира, то мог бы рассчитывать на поддержку всей армии, идолом которой являлся уже много лет. Ибн-Аби Амир не испытывал иллюзий на этот счет и отлично понимал, что для достижения своей цели нужны другие войска, преданные лично ему. Требовались иностранные солдаты, которых ему дала Мавритания и христианская Испания.
До этого Ибн-Аби Амир обращал мало внимания на Мавританию. Временное пребывание там убедило его, что такие удаленные и бесплодные регионы являются скорее тяжкой ношей, чем выгодой для Испании, и, в соответствии с политикой Мус-хафи, он довольствовался содержание гарнизона в Сеуте. Управление остальными территориями он доверил местным принцам, старательно привязывая их к себе щедрыми дарами. Такая политика была достаточно надежной с точки зрения испанцев, но для Мавритании она оказалась катастрофической. Видя, что страна предоставлена самой себе, наместник Ифрикии Бологгин в 979 году вторгся в нее. Он одерживал одну победу за другой, изгнав принцев, признававших власть Омейядов, и вынудив их искать убежища в Сеуте. Победы Бологгина не только не расстроили планы Ибн-Аби Амира, но даже благоприятствовали им. Берберы, запертые в Сеуте, оказались в бедственном положении. Завоеватель лишил их всего, чем они владели, и они не знали, к кому обратиться, чтобы получить средства существования. Так у испанского хаджиба появилась великолепная возможность раздобыть пригодную для боевого использования кавалерию, и он не преминул ею воспользоваться. Он сообщил берберам, что если они будут служить в Испании, то получат высокое жалованье и ни в чем не будут нуждаться. Те активно откликнулись на его призыв. Джафар, принц Заба, известный своими подвигами, соблазнился обещаниями хаджиба и высадился в Испании с шестью сотнями всадников. Берберы имели все основания поздравлять себя с шагами, которые они сделали. Благосклонность к ним Ибн-Аби Амира не имела себе равных. «Когда африканцы прибыли в Испанию, – пишет арабский хронист, – одежда на них висела клочьями и они сидели на жалких клячах. Очень скоро их можно было видеть облаченными в богатые платья и скачущими на великолепных конях. Даже в самых смелых мечтах они не представляли роскошные дома, в которых их поселили». Они стали ненасытными. Но если они никогда не уставали просить, то Ибн-Аби Амир не уставал давать. Судя по всему, его глубоко трогала их благодарность. Он защищал их от пренебрежения и оскорблений и даже запретил насмехаться над их периодическими и крайне неуклюжими попытками говорить по-арабски. Как правило, они говорили на своем родном языке, из которого арабы не знали ни слова. Однажды, когда хаджиб инспектировал солдат, берберский офицер по имени Ванземар подошел к нему и проговорил на ужасном арабском:
– Мой господин, молю тебя, дай мне крышу над головой, потому что я вынужден спать под открытым небом.
– Как же так, Ванземар? – удивился хаджиб. – Что ты сделал с жилищем, которое я тебе дал?
– Ты сам изгнал меня из него своей щедростью. Ты дал мне такие обширные поля, что все помещения заполнены зерном и для меня не осталось места. Возможно, ты посоветуешь мне, если зерно выживает меня из дома, выбросить его в окно. Но, пожалуйста, помни, господин, что я бербер, то есть человек, еще недавно лишенный всего и вынужденный голодать. Такой дважды подумает, прежде чем выбросить зерно.
Хаджиб улыбнулся и ответил:
– Не могу назвать тебя блестящим оратором, но твои слова кажутся мне более красноречивыми и приятными, чем изысканная речь ученых теоретиков. – Повернувшись к андалусцам, стоявшим рядом и едва сдерживавшим смех, он добавил: – Учитесь правильно выражать благодарность и добиваться новых милостей. Этот человек, которого вы презираете, обошел вас по всем статьям, несмотря на ваше умение выражаться утонченно и изящно. Он не забывает полученных благодеяний, не ворчит и не жалуется, как вы. – После этого он даровал Ванземару прекрасный особняк.
Христиане Испании также дали Ибн-Аби Амиру войска. Нищие, алчные, лишенные чувства патриотизма, жители Леона, Кастилии и Наварры с готовностью откликнулись на арабское предложение высокой платы. Когда же они собрались под знаменами Ибн-Аби Амира, его доброта, великодушие и дух равенства, который, казалось, присутствовал во всех его деяниях, еще больше расположили их к нему. Тем более что справедливость была большой редкостью в их стране. Ибн-Аби Амир всегда проявлял внимание к христианским войскам. Воскресенье было днем отдыха для всех солдат, независимо от религии, а в случае возникновения спора между христианином и мусульманином первому всегда отдавалось предпочтение. Неудивительно, что христиане привязались к нему так же прочно, как берберы. Они стали в самом полном смысле этого слова его людьми. Они отказались от своего отечества, но Андалусия не заняла освободившееся место – они едва понимали ее язык. Их настоящим домом был лагерь, и, хотя жалованье они получали из государственной казны, они служили не государству, а лично Ибн-Аби Амиру. Ему они были обязаны своим состоянием, и он мог использовать их по своему усмотрению.
