В 884 году исмаилит Ибн-Хаушаб, ранее бывший двунадесятником, начал открыто проповедовать в Йемене. Он завладел Саной и оттуда направил миссионеров во все провинции империи. Два из них отправились «пахать» землю кетамиан в провинции Конатантина, а когда их не стало, Ибн-Хаушаб заменил их одним из своих учеников по имени Абу Абдуллах.
Активный, смелый, красноречивый, но также проницательный и тактичный, Абу Абдуллах знал, как приспособиться к недалеким берберам, и был готов к работе. Правда, судя по всему, он находился только на низких ступенях ордена. Даже миссионерам часто была неведома конечная цель. Абу Абдуллах начал с обучения детей кетамиан и всячески старался заручиться доверием их родителей. Когда же он почувствовал уверенность в успехе, пришло время сбросить маску. Он объявил себя предшественником Махди, обещал кетамианам все наслаждения в этом мире и в следующем, если они возьмут в руки оружие ради святого дела. Оказавшиеся под влиянием мистических рассуждений, соблазненные перспективой грабежей, кетамиане легко позволили себя убедить. Их племя в это время было наиболее многочисленным и могущественным, сохранило большую часть прежней независимости и воинственного духа, а потому успеха не пришлось ждать долго. Захватив все города, принадлежавшие принцу Аглабидов – эта династия правила более столетия, – они вынудили его бежать из своей резиденции с такой поспешностью, что ему пришлось даже бросить своих наложниц. После этого в 909 году Абу Абдуллах посадил на трон Махди. Это был Саид, высокопоставленный член секты, потомок Абдуллаха аль-Каддаха, который называл себя потомком Али и принял имя Обайдаллах (Убайдаллах). Как халиф, основатель династии Фатимидов тщательно скрывал свои истинные идеи. Возможно, он проявил бы больше откровенности, если бы сценой его триумфа стала другая страна, к примеру Персия. Но он был обязан троном полуварварской орде, ничего не знающей о философии и философских рассуждениях, а потому он был вынужден не только лицемерить сам, но и удерживать передовых членов секты от несвоевременных и слишком смелых высказываний. Истинный характер секты не стал очевиден до начала XI века, когда власть Фатимидов была установлена прочно и им нечего стало опасаться. Тогда же, благодаря их сильным армиям и огромным богатствам, они стали придавать мало значения своим предполагаемым наследственным правам. Говорят, халиф Муизз, когда его попросили доказать свое происхождение от зятя пророка, наполовину достал меч из ножен и сказал: «Вот моя генеалогия». После этого он бросил несколько горстей монет прохожим и добавил: «А вот и доказательства». Но сначала исмаилиты напоминали некоторые другие мусульманские секты своей нетерпимостью и жестокостью. Набожные и ученые факихи подвергались наказаниям и истязаниям за то, что уважительно отзывались о первых трех халифах, или забыли шиитскую формулу, или выносили фетву согласно кодексу Малика. Обайдаллах даже приказал проклинать всех сподвижников Мухаммеда, за исключением Али, в публичных молитвах. От обращенных требовалась безусловная и абсолютная покорность. Чтобы ему не перерезали горло, как неверному, муж должен был наблюдать, как насилуют его жену, после чего его избивали и плевали на него. Обайдаллах, следует отдать ему должное, пытался ограничить жестокость своих солдат, но успеха не добился. Его подданные, объявившие, что не испытывают нужды в невидимом Боге, с готовностью обожествляли халифа – сообразно с идеями персов, учивших, что божество воплощается в личности монарха, – но только при условии, если он позволит им делать все, что они пожелают. Со зверствами, творимыми этими варварами в городах, мало что может сравниться. В Барке их военачальник приказал разрубить нескольких горожан на куски и поджарить, потом заставил остальных отведать жареного мяса, после чего всех бросил в огонь. Лишившиеся надежд в этом мире, несчастные африканцы могли надеяться на что-то хорошее только в следующем. «Если Бог позволяет такие деяния, – писал современник, – ясно, что этот мир его не интересует. Но Судный день настанет, и Он будет судить».
Претензии на вселенскую монархию делали Фатимидов опасными для всех мусульманских государств, но особенно для Испании. Они рано возжелали эту богатую и красивую страну. Не успел Обайдаллах овладеть всей территорией Аглабитов, как уже вступил в переговоры с Ибн-Хафсуном, и тот признал его сувереном. Этот единичный союз не принес результатов. Но Фатимиды вовсе не были обескуражены. Их лазутчики путешествовали по всему полуострову в обличье купцов. Какие донесения они присылали своим хозяевам, можно понять по рассказу Ибн-Хаукаля. В самом начале своего описания Испании он пишет: «Чужеземцев, впервые ступивших на полуостров, больше всего поражает тот факт, что он все еще принадлежит суверену, правящему там. Обитатели полуострова робкие и покорные. Они трусы. Они ужасные наездники и совершенно не в силах защищаться против дисциплинированных войск. И все же наши хозяева – да благословит их Всевышний – знают истинную цену этой земли, какие большие доходы она может дать, как велики ее красоты и чудеса».
Если бы Фатимиды сумели обеспечить себе плацдарм на земле Андалусии, у них, безусловно, нашлись бы последователи. Идея пришествия Махди была распространена в Испании, как и во всем мусульманском мире. В 901 году принц Омейядов объявил себя долгожданным Махди. А в книге, написанной за двадцать лет до основания халифата Фатимидов, содержится пророчество известного теолога Абд аль-Малика ибн Хабиба. Согласно этому пророчеству, потомок Фатимы будет править в Испании, завоюет Константину – все еще считавшуюся столицей христианства, убьет всех мужчин в Кордове и соседних провинциях, а также продаст их жен и детей, так что «мальчика можно будет обменять на хлыст, а девочку – на шпору». Как обычно, в такие пророчества верили по большей части представители низших классов, но и среди образованных людей, и особенно среди свободных мыслителей, Фатимиды, вероятно, нашли бы сторонников. Философия проникла в Испанию при Мухаммеде, пятом султане Омейядов, но она не пользовалась популярностью, и нетерпимость была здесь острее, чем в Азии. Андалусские теологи, которые путешествовали на Восток, с благочестивым ужасом говорили о терпимости Аббасидов и особенно о встречах ученых всех религий, где обсуждались метафизические вопросы, без учета откровений и где даже мусульмане иногда позволяли себе насмехаться над Кораном. Простые люди не принимали философов, которых считали нечестивцами, и всегда были готовы забросать их камнями или сжечь. Поэтому мыслителям приходилось скрывать свои взгляды, и такое ограничение не могло не раздражать. Разве не были они готовы при этом поддержать династию, чьи принципы совпадали с их собственными? Вероятнее всего, да. И Фатимиды были такого же мнения. Представляется, что они пытались найти приют в Испании и с этой целью направили туда философа по имени Ибн-Масарра (883–931). Этот самый Ибн-Масарра, пантеист из Кордовы, изучал переводы греческих книг, приписываемых арабами Эмпедоклу. Обвиненный в нечестивости и вынужденный покинуть страну, он отправился на восток, где познакомился с доктринами разных сект и, судя по всему, вступил в секту исмаилитов. На это указывает его поведение после возвращения в Испанию – вместо того чтобы щеголять своими идеями, как он делал в молодости, он стал их скрывать, всячески демонстрируя набожность и благочестие. Можно предположить, что главы тайного общества подучили его надеть личину ортодоксальности. Благодаря этой маске и блистательному красноречию ему удавалось обмануть чернь и одновременно привлечь больше учеников на свои лекции, ведя их шаг за шагом от веры к сомнению, а от сомнения к неверию. Правда, ему не удалось обмануть духовенство, которое, всполошившись, сожгло не самого философа – этого Абд-ер-Рахман III не позволил бы, – а его книги. Хотя нет прямых свидетельств того, что Ибн-Масарра был миссионером исмаилитов, представляется определенным, что Фатимиды делали попытки найти сторонников в Испании и, в определенной степени, преуспели. Их господство, безусловно, доставило бы радость свободным мыслителям, но стало бы бедствием для масс, и в особенности для христиан. Варварское замечание путешественника Ибн-Хаукаля показывает, что могли бы ожидать последние от рук фанатиков-кетамиан. Отметив, что христиане, которых в деревнях насчитывается несколько тысяч, часто создают проблемы своими восстаниями, Ибн-Хаукаль предлагает готовое средство сделать их безобидными в будущем, а именно полностью их уничтожить. Единственным препятствием для претворения в жизнь этого превосходного, по его мнению, плана является его утомительность. Но, в конце концов, это всего лишь вопрос времени. Ясно, что кетамиане скрупулезно выполнили бы пророчество Абд аль-Малика ибн Хабиба.
