Утверждения М. Н. Муравьева о том, что «римско-католические епископы, ксендзы и монахи не составляют духовенства, а политических эмиссаров, проповедующих вражду к русскому правительству и ко всему, что только носит название русского и православного» и что «римско-католическое духовенство было главнейшим подстрекателем мятежа»
[559], нельзя отнести к области жесткой политической риторики. Для такого утверждения у главного начальника края были веские фактические основания, представленные следственными комиссиями и многочисленными приговорами военно-полевых судов
[560].
Поэтому, после подавления восстания, М. Н. Муравьев начал новый политический курс в отношении к региональному католичеству. Он заключался в том, чтобы, не отказываясь от соблюдения правовых норм веротерпимости, разъединить исторически сложившуюся сопряжённость религиозных и национально-политических задач, характерную для деятельности части католического духовенства в Северо-Западном крае, и ввести эту деятельность в сугубо религиозное и законопослушное русло. Политическим инструментом такого разъединения стала практика административного нормотворчества, особая сложность применения которой заключалась в том, чтобы при осуществлении мер ограничительного характера не давать повода духовенству и местному населению для обвинения правительства в нарушении норм веротерпимости
[561].
Для этого, в дополнение к существующим законам, регулировавшим деятельность Римско-католической церкви в империи, М. Н. Муравьев принял ряд административных решений, которые устанавливали строгий надзор за политической лояльностью римско-католического духовенства и его религиозным влиянием на канонически подвластное ему население. В системе административных мер, введённых М. Н. Муравьевым, следует назвать контроль губернаторов за передвижениями духовенства и монашества, назначением ксендзов в приходы и на административные должности, поступлением в монастыри и духовные семинарии, содержанием проповедей ксендзов и т. д.
В случае нарушения установленных правил губернаторы получили право налагать на ксендзов денежные штрафы, отстранять их посредством консистории от должности или перемещать в другие приходы
[562]. Были изданы циркуляры, ограничивающие ритуально-обрядовую составляющую римско-католического культа. В частности, была запрещена самовольная постановка римско-католических крестов на полях и дорогах и т. д.
[563]. Вводился контроль губернских властей за ремонтом и строительством костёлов и часовен
[564]. М. Н. Муравьев приказал, чтобы римско-католические консистории и все приходское духовенство вели переписку и выдавали метрики только на русском языке. Ксендзам под угрозой штрафа запрещалось держать православную прислугу
[565].
События восстания показали, что особую политическую опасность для государства представляли римско-католические духовные семинарии, в которых осуществлялась подготовка будущих священнослужителей. В Северо-Западном крае действовало три семинарии: Виленская, Могилевско-Минская и Тельшевская. Российское государство тратило значительные средства (около 60 тыс. рублей в год) на содержание этих учебных заведений.
Однако учебно-воспитательный процесс в этих семинариях, подчинявшихся правящим епископам, был недоступен для государственного надзора. Семинаристы воспитывались преподавателями в духе нетерпимости к схизматикам и ненависти к «москалям». Духовенство, закончившее курс в этих семинариях, отличалось политическим и религиозным фанатизмом. Во время восстания часть семинаристов ушла в отряды повстанцев. Поэтому М. Н. Муравьев поставил под государственный контроль назначение преподавателей, содержание учебного процесса, качество преподавания русского языка и методы воспитания, установленные в семинариях
[566].
Одновременно с региональным чрезвычайным нормотворчеством были приняты имевшие силу закона высочайшие повеления, ограничивавшие права Римско-католической церкви в Северо-Западном крае
[567].
Применение чрезвычайного административного нормотворчества было вызвано обоснованным недоверием М. Н. Муравьева к политической лояльности епископата и местного католического духовенства, часть которого участием в восстании и прозелитизмом среди православных, дискредитировала себя в качестве законопослушных христианских пастырей. Поэтому действовавшие имперские правовые нормы регламентации деятельности этого духовенства, с точки зрения безопасности государства и защиты прав «господствующей» Православной церкви, представлялись ему недостаточными и неэффективными
[568].
Цель нового политического курса в отношении регионального католичества, принятого М. Н. Муравьевым, заключалась в том, чтобы с помощью чрезвычайных мер упразднить потенциальную опасность участия римско-католического духовенства в очередном сепаратистском восстании. Совокупность указанных административных и правовых мер можно определить как практику политизации государственно-католических отношений веротерпимости на территории Северо-Западного края.
Система ограничительных мер, продиктованная чрезвычайными обстоятельствами восстания, стала дополнительным административно-правовым барьером, препятствующим противоправной миссионерской и антиправительственной деятельности римско-католического духовенства. Так усилиями М. Н. Муравьева был создан новый институт непосредственного государственного надзора за римско-католическим духовенством, который получил дальнейшее развитие в период правления генерал-губернаторов К.П. фон Кауфмана и Э. Т. Баранова.
