Вторые же позиционируют себя в качестве противников режима «бюрократического контроля и регламентации» и представляют собой, условно говоря, «антибюрократическое националистическое движение», декларирующее свою ревностную приверженность либеральным европейским ценностям. В своем конкретном выражении, отражающем специфику белорусской политической жизни, антибюрократические националисты относятся к популяции националистов этнических, сторонников установления русофобского этнократического режима. Политической целью такого режима должен стать решительный разрыв исторически сложившихся связей Белоруссии с Россией и цивилизационный разворот страны на Запад. Пример нынешнего украинского режима, выбравшего твердую ориентацию на интеграцию с Европейским союзом, вдохновляет этнических националистов в их идейном и политическом противостоянии с господствующим в стране политическим классом бюрократии.
Известный парадокс ситуации заключается в том, что если политические границы между бюрократическими и этническими националистами носят отчетливо выраженный антагонистический характер, то идейные отношения между этими двумя типами белорусского национализма являются гибкими и подвижными. В зависимости от политической коньюнктуры они могут находится либо в стадии противостояния, либо в стадии симбиоза. Склонность к симбиозу проявляют, в первую очередь, идеологи бюрократического национализма. Данное обстоятельство вызвано тем, что стагнирующий политический режим, несмотря на внушительный идеологический аппарат, не отличается творческой эффективностью в области идейного обоснования собственной легитимности.
Этому во многом способствует сама господствующая бюрократия, созданная и воспитанная своим лидером в традициях архаичной и косной культуры провинциального патернализма. В силу иррациональных политических опасений бюрократия отказывается признавать одним из источников исторической легитимности новой государственности формулу «единый русский народ — союзное государство». В общерусской составляющей отечественной истории и культуры бюрократия видит угрозу своему политическому и идейному господству в стране, которая в этническом и конфессиональном отношении не является однородной
[9].
К тому же, популистские приемы и обещания, к которым в течение многих лет охотно прибегал лидер этого политического класса, постепенно утрачивают свое влияние на массовое сознание населения и его лояльность своекорыстному бюрократическому режиму. Сокращается и мобилизационный потенциал советского символического наследия, которое было приватизировано бюрократией и широко используется ею для утверждения исторической легитимности своей власти. Поэтому персонифицированный белорусский режим вынужден прибегать к иррациональным, потенциально конфликтным методам сохранения своего господства и заимствовать готовые элементы этнонационалистической идеологии у своих политических противников.
Нельзя в этой связи не упомянуть и воздействие длительного социально-экономического кризиса, который переживает страна. Чем менее привлекательной для беднеющего населения республики становится жесткая экономическая реальность «суверенного» бытия, тем более заметны признаки того, как «памяркоўная» бюрократическая элита идеологически эволюционирует в сторону этнического национализма
[10].
Дополнительными мотивами заключения националистических конвенций становятся внешнеполитические интересы экономически неэффективного белорусского режима. Его растущая, ставшая уже органической, неспособность обеспечить выход страны из глубокого системного кризиса заставляет искать экономическую и политическую помощь у коллективного Запада. Для государства Беларусь, учитывая опыт стран Прибалтики и Украины, идеологическим пропуском на Запад может стать только этнический национализм вместе с обязательным набором современных «европейских ценностей». Правда, при этом придется забыть о суверенитете, боготворимом и воспеваемом сегодня на все лады бюрократической и этнонационалистической пропагандой.
1.3. Почему националистам нужна «своя» история?
Новый политический режим, пришедший к власти в 1994 г., избрал в качестве официальной «идеологии белорусского государства» «памяркоўный» бюрократический национализм.
[11] Однако этого было недостаточно для проведения идейно обснованной политики умеренной белорусизации. Новый режим нуждался в опоре на «профессиональную историю», способную подвести авторитетный научный фундамент под здание конструируемой им «белорусской нации». Для этой цели историю Белоруссии следовало трансформировать из советской в «национальную», что позволило бы осуществить историческую легитимацию нового постсоветского государства и правящего в нем политического режима.
Еще более остро в создании своей «национальной истории» нуждалась «свядомая» интеллигенция, претендовавшая на мессианскую роль носителя должной белорусской идентичности и творца нужной «коллективной исторической памяти». Эта интеллигенция также стремилась использовать «профессиональную историю», во-первых, для создания политической идеологии, призванной обосновать необходимость установления в стране прозападного этнократического режима и, во-вторых, насаждения этой идеологии, (посредством «школьной истории») в массовое историческое сознание граждан постсоветской Белоруссии.
Обретенная «незалежнасць» создавала для этой цели удобную политическую конъюнктуру, в то время как национальная «свядомасць», приобретенная историками еще во время «перестройки», настоятельно требовала активного творческого применения. Предстояло выполнить масштабный социальный заказ — осуществить белорусизацию отчественной истории на идейных принципах этнического национализма. Конечным продуктом «научного» творчества должна была стать «национальная история» Белоруссии.
Для этой цели «свядомымі» историками в спешном порядке была создана «национально-государственная концепция истории Беларуси», призванная обслуживать идеологические нужды будущей русофобской этнократии. Новый, претендующий на научную исключительность, «национально-государственный» нарратив начал свое победное шествие в сферу «школьной» истории. На основе этой политически конъюнктурной концепции были созданы первые «национальные» учебники для средней и высшей школ, защищены диссертации, написаны исследования по этноконфессиональной истории, истории образования, общественно-политических движений и т. д.
