Центральное руководство восстанием осуществляло подпольное «правительство», которое находилось в Варшаве. В Северо-Западном крае
[222] начавшимся восстанием руководил подпольный Литовский провинциальный комитет, который подчинялся польскому «правительству». Несколько позже этот комитет, находившийся в Вильне, был преобразован в исполнительный отдел, управляющий провинциями Литвы
[223].
«Красные» и «белые» руководители восстания рассчитывали добиться успеха с помощью иностранной военной интервенции в Россию западно-европейских государств, — прежде всего — Англии и Франции. Об этом неоднократно заявляло российское правительство, испытывая на себе дипломатическое давление ведущих западных держав: «В политическом отношении, — отмечал вице-канцлер князь А. М. Горчаков, — зрелище это рассчитано на то, чтобы произвести впечатление на Европу. Заграничные распорядительные комитеты приказывают поддержать, во что бы то ни стало, брожение, с целью давать пищу разглагольствованию печати, приводить в заблуждение общественное мнение и тяготеть над правительствами, подавая предлог и повод для дипломатического вмешательства, за которым последовало бы вмешательство вооруженное. В этом лежат все надежды восстания; в этом заключается цель, к которой стремится оно с самого начала»
[224].
Польские эмиссары уверяли своих западных союзников, что возрожденная Польша станет «играть роль стража Европы от нашествия москвитян, которое день ото дня становится очевиднее». Пугая европейцев «московским вторжением в Европу», эмиссары убеждали их, что: «как национальная, так и географическая границы со стороны России составляют Днепр и Двина; что тут кончается европейский мир и начинается азиатский, монгольский; что между этими мирами нет никакого возможного союза, никаких отношений, никакой политики, никакого сближения, ни в нравах, ни в семейных связях, как между англо-саксонцами и краснокожими; что москвитяне (как теперь стараются называть русских) должны, во что бы то ни стало, быть отброшены в свои степи; что под этим только условием Европа будет спокойна от нашествия татарского варварства»
[225].
В развернувшейся вооруженной борьбе восставшие польские радикалы демонстрировали свое «европейское» культурное превосходство перед отсталыми русскими «монголами» и «варварами». Польский Центральный комитет в «Манифесте 22 января 1863 г.» демагогически призывал «убогий и насилуемый народ московский» на «страшный погибельный бой, последний бой европейской цивилизации с диким варварством Азии»
[226].
Внутри империи ставка делалась на приверженцев Римско-католической церкви — помещиков, шляхту, чиновников и разночинцев. Предусматривалось также разжигание крестьянских мятежей в Царстве Польском, Западном крае, включая и центральную Россию. Таким образом, обретение государственной независимости Польши должно было осуществиться в результате разрушения Российского государства
[227].
Политические цели восстания свидетельствовали о радикальной трансформации, которую претерпел польский ирредентизм 1861–1862 гг. Это движение не только кардинально изменило методы и масштабы борьбы с российским правительством, но и выдвинуло качественно новые политические и социальные лозунги. Теперь общей целью повстанцев стало отторжение Литвы, Белоруссии и части Малороссии от Российской империи и включение этих земель в состав независимого Польского государства в границах 1772 г.
[228]
Российская политическая и интеллектуальная элита в лице лучших ее представителей глубоко осознавала степень угрозы, внутренней и внешней, которую представляло для России польское восстание, поддерживаемое западными державами и Папой Римским. Например, М. Н. Муравьев так определял цели польских повстанцев: «Увлекаясь … чувством непримиримой вражды к нам, и общим желанием своим и всех ненавистников наших в Западной Европе, они беспрерывными крамолами своими, допущенными слабыми и ошибочными действиями начальства, постоянно стремились отторгнуть Западный край от России и, отодвинув нас к пределам Азии, обратить, как они презрительно выражаются, в прежнюю Московию; ибо они хорошо знают, что с лишением западных губерний, мы должны будем потерять и значение наше в Европе»
[229].
