Эти администраторы, глубоко и основательно занимавшиеся обустройством крестьянского быта и просвещением сельского населения, так описывали признаки колониальной эксплуатации, которой подвергалось русское крестьянство Северо-Западного края. «Повсеместное угнетение и ополячение крестьянского сословия», «гнет и унижение» со стороны «панов и помещиков», «польско-католическое иго, господствовавшее над русскими», «ополячение и окатоличение» сельского населения, которое «забито, уничтожено, приведено страшным и продолжительным угнетением здешних панов в самое уничижительное положение». Отмечали они также то презрительное высокомерие, с которым польское дворянство традиционно относилось к русским крестьянам, называя их «хлопами», а православие — «хлопской верой».
Русские военные, служившие в Северо-Западном крае, были поражены отношениями, которые существовали между польскими помещиками-католиками и русскими православными крестьянами. Генерал-лейтенант З. С. Манюкин оценивал положение крестьян как заслуживающее «самого глубокого сочувствия. Подчиненные помещикам, чуждым им по происхождению и религии, чуждым по традициям и обычаям, они испытали все, что только испытал черный человек на плантациях устьев Миссисипи». По словам генерал-майора В. Ф. Ратча: «если крестьяне были русские по вере, то пан смотрел на них как на схизматиков; а на крестьян вообще смотрел как на домашних животных, на быдло»
[61].
Аналогичную точку зрения на отношения, сложившиеся между русскими крестьянами и польскими помещиками, высказывал и М. Н. Муравьев в докладной записке императору Александру II: «Различие в вере, в языке народа с верой и языком помещиков, приобретение имений большей частью посредством покупок, разъединили эти два сословия до того, что владельцы считали крестьян за грубую, неразумную рабочую силу, не заботясь ни о нравственном, ни об умственном их развитии.
Политические убеждения польских помещиков и доказанная веками их нетерпимость к чужим исповеданиям исключали всякое снисхождение, а весьма дурного качества почва земли, требующая усиленного труда, за исключением некоторых уездов Ковенской губернии, способствовала к обременению крестьян отяготительными повинностями»
[62].
Унизительный опыт длительной «панской неволи», то есть экономической, полицейской и судебной власти помещиков над крестьянством, не был забыт. Следы этой «неволи» проявлялись на бытовом уровне, в психологии и поведении сельского населения, когда, по свидетельству представителей российской администрации, «крестьяне здешнего края… по вкоренившемуся обычаю, введенному польскими помещиками, целуют тем лицам руки и даже ноги»
[63].
По утверждению А. Эткинда, культурная дистанция конструируется усилиями властной стороны
[64]. Однако различия, характерные для колониальных отношений, существовавших в Литве и Белоруссии, были отнюдь не российского происхождения. Генезис культурной дистанции имеет автохтонный характер, так как указанный регион относился к типу реликтовых внутренних колоний, прошедших долгую историческую эволюцию, прежде чем приобрести развитые формы к середине XIX в.
2.2. «Откуда есть пошла» внутрироссийская польская колония?
Начало польской колониальной экспансии, положившей начало формированию культурных различий, связанно с событиями, последовавшими после заключения Кревской унии 1386 г. и издания Городельского привилея 1413 г.
Особенности процесса становления колониальных отношений заключались в том, что начало их связано с миссионерской деятельностью римско-католического духовенства на территории Великого княжества Литовского, в котором русское православное население и древнерусская культура были преобладающими.
Следует отметить, что по своему этническому характеру Римско-Католическая церковь была польской. В Великом княжестве Литовском эта Церковь, пришедшая с миссией из Польши, получила статус господствующей, так как великий князь литовский стал католическим государем. Православная церковь, как историческая Церковь подавляющего большинства западно-русского населения, оказалась в положении веротерпимой.
Образование Речи Посполитой усилило процесс проникновения польского католичества на территорию Великого княжества Литовского. Начавшийся процесс окатоличения западнорусской элиты с неизбежностью приводил её к усвоению высокой польской культуры, которая отделяла магнатов и шляхту от культуры западно-русской, остававшейся достоянием низших социальных слоев населения
[65].
Постепенный переход большей части православного населения в унию придал формировавшейся на протяжении XVII — первой трети XIX в. культурной дистанции определенную специфику, в целом усилив социокультурные различия между ополяченной местной шляхтой и эксплуатируемым крепостным крестьянством. Поэтому процесс полонизации западно-русской шляхты явился, по сути, процессом формирования новых колониальных отношений.
