За час я доехала на велосипеде от церкви Сан-Херонимо до деревни Теотитлан-дель-Валье. В долине Оахака, кажется, почти у каждой деревни своя ремесленная специализация: в одной жители в основном занимаются черной керамикой, в другой зарабатывают на жизнь коваными металлическими рождественскими вертепами, а в третьей более скромно отдают предпочтение лепешкам (женщины каждое утро проходят целые мили, балансируя корзинами с сотней тортилий – плоских хлебов – на головах). Но Теотитлан – городок ткачей; там живет три тысячи человек, зато ковров, украшенных голубками Пикассо, зигзагами сапотека или милыми изображениями мексиканских селян в больших сомбреро и с ослами, в четыре раза больше.
Дом Бенито Эрнандеса – первая усадьба, в которую я попала после того, как свернула с главной дороги. День был жаркий, мне захотелось отдохнуть и попить воды, прежде чем отправиться в деревню, расположенную в трех километрах от этого места, к тому же я заметила большую вывеску с надписью «Натуральные красители». Конечно, я не удержалась и зашла послушать его историю. Под деревянным навесом у двух ткацких станков стояла со скучающим видом пара ткачей. Я была разочарована, увидев очень дешевые ковры из толстых нитей, окрашенных синтетическими красителями, однако сараи позади магазинчика обещали совсем другую историю. В одном углу на кактусах сидели жуки-кошенили, готовые отдать свою кровь для окрашивания ковров.
Бенито был в отъезде, он ухаживал за полями, поэтому окрестности показали мне его младшие сыновья, Антонио и Фернандо. «Pase por aqui (проходите сюда)», – вежливо предложил мне двенадцатилетний Антонио с видом опытного гида. Вдвоем мы сунули носы в терракотовые горшки, прикрытые крышками и наполовину зарытые в землю. Они воняли. Антонио взял палку и вытащил из вонючего месива мокрый комок шерсти. Он сказал, что краситель был сделан из диких мангровых растений и что тот окрасит шерсть в цвет кофе. Индиго у них тогда еще не было, но он сказал, что индиго (который его отец, очевидно, и выращивал на своих полях) пахнет почти так же, хотя, конечно, цвет у него другой. Я вспомнила, что год назад видела похожий горшок – терракотово-оранжевый, с тяжелой крышкой – в деревне ткачей на острове Ломбок в Индонезии. По краю горлышка горшка было размазано светло-синее пятно, как будто его застали в ту секунду, когда он втихаря пил небо. Деревенские жители сказали, что они смешивают индиго с пеплом, чтобы сделать состав щелочным. А иногда они окунали шерсть в горшок, вынимали и окунали снова, и так в течение целого года или больше, «чтобы сделать ее как можно более синей».
В одном углу сарая стоял потрепанный деревянный шкаф, наполненный интригующими горшками, мешками и запахами. Антонио достал пестик и показал мне, как его отец растирал сухие листья, сорванные с куста индиго, по плитке из вулканического камня. Теперь пестик был окрашен в синий цвет, но на нем также были видны следы муки. «Это бабушкин, – объяснил мальчик. – Она использует его для приготовления лепешек».
«Использовать индиго очень дорого», – сказал присоединившийся к нам Бенито; под его ногтями была видна грязь – ему пришлось много копаться в земле, ухаживая за красильными растениями. Он объяснил, как десять лет назад понял, что единственный способ заглянуть в будущее – это погрузиться в прошлое. «Иностранцы интересовались натуральными красителями, а мы забыли, как их делать». Сначала он спросил своего столетнего деда, «но тот почти ничего не помнил». Другие старики помнили еще меньше, поэтому Бенито пришлось проводить самостоятельные исследования, и он узнал, что кошениль может дать шестьдесят оттенков красного цвета, что желтую краску можно сделать из корня куркумы из Чьяпаса, а индиго может, при должном соблюдении рецептуры, покрасить шерсть во все оттенки синего, «от бирюзы до сапфира».
Бенито объяснил мне, как это делается. Он брал растение, затем высушивал его, раскатывал листья на этом фамильном камне для приготовления тортилий и ферментировал порошок в соке нопала – того же кактусового листа, на котором живут кошенильные жуки, похожем на натуральный сахар. «На это уходит шесть месяцев, и, когда мы вынимаем состав из горшка, он становится зеленым, как глина», – сказал он. Его, как глину, можно было лепить руками, а если оставить ее на солнце, та становилась синей, как полночь. «Применял ли ты мочу?» – спросила я. Бенито покачал головой. «Старики говорили мне об этом, но нет, я не хочу. – Он помолчал. – Сегодня очень трудно получить мочу». Я рассмеялась, но он был совершенно серьезен.
Ему, конечно, советовали не увлекаться подобным: вонь отпугнет туристов, а в наши дни существует куда больше приятно пахнущих химикатов. Но не так давно несвежая моча, содержащая аммиак, была стандартной добавкой в чан с индиго, где она использовалась в качестве восстановителя. Это был один из самых дешевых способов превращения индиго из пигмента в краситель. И это же, возможно, являлось одной из причин того, что там, где существовала кастовая система, красильщики обычно были в самом ее низу.
В XVIII веке основным источником мочи для всей английской красильной промышленности был Север
[223]. История Ньюкасла-на-Тайне была любовно переписана, городу приписали экспорт угля и пива, но двести лет назад его граждане мочились для всей Англии. Теперь кажется невероятным, что, во-первых, Лондон не мог обеспечить собственные естественные ресурсы, а во-вторых, что Ньюкаслу пришлось организовать эффективную систему, при которой его жителям – предположительно – платили пенни за порцию, после чего горшки с мочой перевозились по стране на кораблях.
В других частях света, в том числе в Помпеях в I веке н. э. (там археологи нашли горшок для мочи возле лавки красильщика: прохожие могли сделать в него свои подношения) и в некоторых частях Шотландии даже в конце ХХ века (Дженни Балфур-Пол рассказывала, как домохозяйки на островах постоянно держали горшок с мочой на кострах из торфа, чтобы окрашивать харрисовский твид
[224] с помощью вайды), местные жители обычно сами обеспечивали себя всем необходимым. Так что даже если у Бенито когда-нибудь закончатся покупные восстановители, у него есть (если, конечно, он знает об этом) отличный природный ресурс в виде двух его младших сыновей. Лучший щелочной ингредиент для краски, по-видимому, моча мальчика, еще не достигшего половой зрелости; с таким мальчиком мы отправились на велосипеде в деревню, где я обнаружила ошеломляющий выбор историй и ковров. Почти каждая вывеска на доме сообщала, что здесь красят «анилом» (индиго), и у каждого ткача были рассказы о том, как его конкуренты только притворяются, что используют натуральные красители, хотя на самом деле это не так. Я остановилась, чтобы сдать взятый напрокат велосипед, и, по странному совпадению, встретила именно того человека, который мог ответить на все мои вопросы. Джон Форси уже много лет был миссионером методистской церкви в Оахаке, но, что более важно для моих поисков, он только что написал книгу, посвященную красителям
[225], используемым отмеченной призами молодой парой, живущей в Теотитлане. Он сказал, что, если я захочу, он может сводить меня к своим друзьям-ткачам. Конечно, я согласилась.
