– Юноша умер и держит путь на небеса, – сообщает Игьюгарьюк, – и вот великий дух, собираясь принять его душу, наряжает небо и землю в алые, праздничные цвета.
2 июня прибыли Биркет-Смит и Бангстед с остатками нашей поклажи, и теперь вся экспедиция в сборе. Погода переменилась: на улице 10 градусов мороза, небо ясное, и ветер метет снег. После первой встречи с оленными эскимосами, для более тесного знакомства я провел несколько дней вместе с ними на охоте, покупая у них предметы, имеющие этнографическое значение. Стало ясно, что для полного завоевания доверия этих людей нужно время. Большинство из них уже успели привыкнуть к обмену товарами с белыми людьми, однако, несмотря на это, свои представления о жизни и смерти все же предпочитали держать при себе, не собираясь делиться ими с чужаками. Я же питал надежду, что все это внешнее влияние, так потрясшее нас во время нашего прибытия, было лишь оболочкой, и что их духовную жизнь отличают те же первобытные и своеобразные черты, что и у всех других встречавшихся нам эскимосов.
Вообще это были спокойные, неторопливые люди, и теперь, когда перед их палатками лежали горы неразделанных оленей, их жажда охоты заметно уменьшилась. Мужчины наслаждались кочевой жизнью, женщины усердно трудились: собирали хворост для кострищ, иногда забредали далеко, завязая по колено в грязи; еще одной их обязанностью была разделка убитых оленей и поддерживание огня в кострах. Все это накладывало на их облик отпечаток: не успев состариться, лица были уже помечены морщинами; покрасневшие глаза слезились от дыма костров; руки были крупные, грязные, привыкшие к тяжелому труду, с грубыми, длинными ногтями. Они отвергли свою женскую природу ради труда, но их никогда не покидала радость, неприхотливость и веселый дух.
Мы как раз и дожидались того момента, когда мужчины придут в состояние праздности, так как это позволяло при возможности выудить необходимую нам информацию, ведь если речь шла о бытовых вопросах, они охотно с нами делились. Нас особенно поразило то, что эти эскимосы выживали, не имея ни малейшей зависимости от моря. И хотя торговые поездки позволяли некоторым завязывать отношения с жителями побережий, многие из них так и не видели моря. Именно здесь можно было отыскать корни сурового табу, наложенного ими на всех морских тварей. По мнению стариков, их предки проживали на материке, промышляя только охотой на оленей, пернатых и ловом форели.
Каждый охотник имел в своем распоряжении современное ружье, с его помощью несложно было настрелять лис, шкурки которых они обменивали на патроны. И все же в появлении опасного оружия они не сумели увидеть причину своей нужды, нередко стучавшейся в двери их хижин. В прежние времена зверобойный промысел в большей степени, чем сегодня, зависел от времени года, эскимосских навыков и орудий, приносивших щедрый улов, что помогало обеспечивать себя провиантом на время мертвого сезона, когда дичи было не сыскать. Единственное, что требовалось, – это удача во время сезона охоты и обильные запасы.
Первым условием для охоты была разбивка стойбища на путях оленьей миграции, и коль скоро зимние пути отличались от летних, местным племенам приходилось кочевать, но они всегда возвращались к местам прежних стойбищ. Охота требовала особой подготовки. Использование лука в открытых местах приносило скудную добычу, к тому же охотник был вынужден вплотную подходить к дичи, поэтому охота могла занять немало дней. Олени боязливы, а ведь чтобы убить зверя стрелой из лука, нужно было находиться близко от него. Однако трудности эти преодолевались: продолговатые камни клали на ребро и сооружали из них проход в два ряда в виде аллеи. Сверху выкладывались круглые валуны, издали напоминавшие человеческие головы. Один конец аллеи был очень широким и служил засадой, куда попадали сбегавшие с гор олени. Позади них, размахивая шкурами и воя по-волчьи, бежали женщины и дети. Оленям теперь казалось, будто они окружены людьми по бокам и сзади, поэтому они продолжали бег вперед по сужающейся аллее. По обе ее стороны, за построенными позади муляжей каменными укрытиями прятались охотники, а олени оказывались на близком от них расстоянии. Таким способом удавалось завалить немалое количество оленей.
Подобная система лова использовалась и во время охоты возле оленьих переправ через реки и озера. Единственная разница состояла в том, что притаившиеся по берегам охотники нападали на стада только, когда олени прыгали в озеро, ища там спасения. И тогда их догоняли на каяках, и так как олени не слишком хорошие пловцы, то поймать их и забить копьями было нетрудно. Если место для переправы было широким, а оленье стадо многочисленным, этот способ охоты приносил столько добычи, что уже вскоре весь водоем наполнялся плавающими тушами.
Еще один хитрый метод охоты на оленей использовали зимой в местах зимовок: он заключался в построении ловушек. Поверх снежных ям выкладывали ветки, присыпали тонким слоем снега, сверху выкладывали мох и брызгали собачьей мочой. Почуяв запах урины и пытаясь найти ее источник, олени прямиком попадали в яму. По сравнению с оленьей охотой все остальные промыслы были вторичными. Рыбу удили на леску и крючок; пернатых, зайцев, леммингов и сурков вылавливали силками. Водоплавающих птиц, в основном, били по осени небольшими гарпунами с каяков – в это время птицы линяют и не могут взлететь.
Каяк, игравший в былые времена чрезвычайно важную роль для материковых эскимосов, был длинным, узким, стройным, с высокими бортами. Состоял он всего лишь из деревянного скелета, обтянутого гладкими оленьими шкурами, так что опытный гребец мог развивать на нем немалую скорость. Когда же охота проходила неподалеку от бурлящих водоворотов, от гребца требовалось искусство держать баланс. Нужно придерживаться направления движения в струях водоворота, и одновременно с этим правая рука должна быть готова в любой момент метнуть копье в стадо оленей, прятавшихся в труднодоступных местах. Однажды, став свидетелем того, как материковый эскимос кружит в пенящейся реке на своем каяке, я признал, что в своих навыках он не уступал самым мастерским гребцам в Гренландии.
Иглу – единственное зимнее жилище материкового эскимоса, но без запаса сала и рыбьего жира он не может его отапливать, а ведь довольно часто температура в холодное время года опускается до -50°. Во время долгих темных ночей хижина освещается только маленькой сальной свечой, сделанной из мха и оленьего жира. Однако представители этого племени так закалены, что невзирая на капризы погоды, по их заявлению, никогда в своей жизни они не мерзли внутри своих жилищ. Единственная защита от снежных бурь – их хижина с крышей, настолько плотно прилегающей к стенам, что она составляет одно целое с сугробами, из которых построена.
Жилое помещение находится в глубине хижины; ее передняя часть, соединенная с жилой узким проходом, делается с совершенно отвесными стенами, чтобы они не таяли; это так называемая «ига», то есть кухня. Здесь готовят еду, если удается достать топливо, что случается далеко не всегда в сезон, когда вся земля покрыта плотным снежным покровом. Бывает, что в течение нескольких дней приходится довольствоваться замороженным мясом, без единого глотка согревающего навара.
Чтобы не иссякали запасы питьевой воды, иглу строят на берегах озер. Прорубь всю зиму держат открытой, защищая ее сверху пристроенной снежной крышкой. Эскимосы с материка, как и все остальные эскимосы, питающиеся исключительно мясом, пьют очень много воды. Одна из их серьезных забот – просушка обуви после долгой охоты, с которой они обычно приходят домой в мокрых чулках. Если шкур в это время много, промокшую обувь выбрасывают, заменяя ее новой, а если нет, то высушивают по ночам на своей груди.
