— Вам действительно нужна медицинская помощь?
— Не думаю.
— Я тоже.
«Что ж, — подумал Стюарт, — кажется, область паха мистера Маклафлина по-прежнему находится в опасности».
Глава тридцать четвертая
Бриджит откинулась на спинку дивана, вытянула руки и зевнула. Среди всего, что случилось за последние сутки, она перехватила, должно быть, часа четыре беспокойного сна на кушетке в сестринской хосписа Святой Килды, и теперь это казалось произошедшим целую вечность назад. Сейчас, когда выветрился адреналин дневных приключений, тело напомнило ей, до чего она устала. Бриджит всегда думала, что сонливость в десять сорок вечера пятницы — это прерогатива исключительно пожилых женщин. Но теперь она находилась в одной компании с настоящей пожилой женщиной, которая не выказывала ни малейших признаков усталости.
За спиной Бриджит, сидевшей с книгой «Заложница любви» на коленях, в атмосфере добродушной перебранки кипела вторая за вечер партия в «Риск»
[60]. Она успела поучаствовать в обеих партиях, хотя и не очень долго. Поскольку Бриджит с детства не играла в «Риск», пришлось потратить некоторое время на то, чтобы вспомнить правила, прежде чем они приступили. В первой игре ей казалось, что дела идут довольно неплохо, пока Дороти не обменяла свои карточки территорий на несколько дополнительных армий и не смела ее с доски одним яростным кровавым ударом. Дороти была явно не из тех, кто склонен проявлять снисхождение к неопытным в игре девушкам. Затем она принялась методично уничтожать Пола, испытывая огромное удовольствие от насмешек над ним за то, что он по-дурацки вторгся на Восток зимой. Во второй партии Бриджит постаралась играть «по-серьезному» — и в итоге проиграла быстрее. Тогда она извинилась и ушла на диван читать ту книгу, «которую уже начала», в то время как остальные остались сражаться до последней капли крови.
Несмотря на то что она не обсудила это с Полом, ей казалось совершенно очевидным, что Дороти не стоит посвящать в те неприятности, которые на них обрушились. По мнению старушки, Пол был ее внуком и они приехали к ней со светским визитом. Чтобы визит превратился в ночевку, Пол выдвинул весьма неубедительно прозвучавший тезис о том, что в его квартире идет ремонт. Дороти лишь небрежно пожала плечами: спален в ее доме было хоть отбавляй. Вероятно, Бриджит чувствовала бы себя хуже оттого, что ее втянули в мошенничество, если бы здесь хоть кто-то выглядел как жертва.
Бриджит дважды читала «Заложницу…», но теперь испытывала от этой книги совсем другие чувства. Внезапно со страниц стало бить живой реальностью. Эти люди с фотографий были настоящими, и сейчас они стали частью ее жизни. А один из них, очевидно, пытался ее убить. Она листала страницы туда-сюда, освежая в памяти некоторые подробности романа, но все время возвращалась к фотографиям. Вот Сара-Джейн Крэнстон, хорошенькая юная девушка, выросшая под пятой властных родителей и проданная в брак без любви. Вот Фиахра Фэллон — молодой человек с шалыми глазами и улыбкой кинозвезды. Возможно, и он в свое время находился под пятой и был обречен стать преступником по воле старшего брата, заменившего ему отца. Двое злосчастных влюбленных увидели друг в друге родственные души. Они сбросили сковывавшие их цепи и обрели наконец свое счастье. Бриджит гордилась своим циничным взглядом на жизнь, но надо быть совершенно каменной, чтобы оставаться равнодушной к этой истории.
Затем она вновь посмотрела на фотографию молодого Герри Фэллона. Теперь ей казалось, что его глаза светятся пронзающей душу злобой. Неужели он действительно приказал убить невинную молодую женщину только за то, что ее отец был его старым знакомым? Неужто вслед за этим он велел разнести на куски человека, которого никогда даже не встречал? Причем по причинам, неизвестным даже жертве. Какой во всем этом смысл?
Ее размышления были прерваны восторженным возгласом восьмидесятилетней дамы. Бриджит повернулась и не смогла удержаться от смеха, когда Дороти стала исполнять далеко не степенный победный танец вокруг стола. Недовольная гримаса Пола делала сцену еще смешнее. Игры этой парочки давно вышли за рамки простого времяпрепровождения. Бриджит видела так называемый «Блокнот» — предмет, имевший для обоих почти религиозное значение. В нем было перечислено все, во что они сражались в игровые вечера, и отмечен текущий счет в их бесконечной битве. Дороти решительно доминировала в крестословице и «Риске»; Пол побеждал в основном в «Джин Рамми»
[61]. Другие страницы блокнота были посвящены «Клудо»
[62], «Монополии» и шашкам, но они явно не входили в число любимых. Похоже, Дороти больше всего нравился «Риск».
Она перестала танцевать и облокотилась о стол напротив Пола.
— Не переживай, Грегори, — радостно выдохнула Дороти. — Или, как говорят твои сверстники, «забей»!
Слезы потекли по лицу Бриджит, когда неуемная старушка пошла на второй круг победы, возвращаясь к своему месту в ритме танца. Не выдержав, рассмеялся даже Пол.
Закончив плясать, Дороти плюхнулась в кресло и огляделась.
— Что ж, пора в постельку. В моем возрасте больше двух мировых войн за вечер не вытянуть. Грегори, разрешаю тебе прибрать поле моей победы. Бриджит, дорогая, ты не могла бы мне помочь с посудой?
— Конечно! — Бриджит немедленно вскочила на ноги, желая показать себя хорошей гостьей.
Стол перед ней был завален остатками их импровизированной трапезы. Бриджит осознала, насколько проголодалась, только когда начала есть. С утра она не съела ничего, кроме помятого банана в сестринской. Среди хаоса прожитого дня базовые потребности отошли на второй план. Еда у Дороти в основном состояла из сладких пирожков, миндального печенья, «Джемми Доджерс»
[63] и яффских пирожных
[64]. Кроме этого, Пол, явно знакомый с холодильником Дороти, приготовил для себя и Бриджит бутерброды с жареной говядиной. Все это странным образом напомнило Бриджит пиры, которыми наслаждалась «Знаменитая пятерка»
[65]. В свое время она проглотила все эти книги за одно лето. Вероятно, они и положили начало ее одержимости детективами. Единственное, чего не хватало на вечернем пиру у Дороти, — это «разливанного моря» имбирного лимонада, что бы ни означало это словосочетание. Но вместо него на столе стояла «добрая бутылка» белого вина — уже, естественно, опустевшая.
