Иногда он представлял змею перед собой как человека, одетого в костюм змеи. «Это не человек, но у меня есть основания предполагать, что внутри змеиной кожи происходят такие же сложные процессы», – сказал он. Однажды он наблюдал, как другая гремучая змея – номер 41 – замерла на тропинке, где бегали мыши. Змея была совершенно неподвижна в течение нескольких часов, ожидая, пока пища переместится в зону ее броска. Грин тоже не двигался, как и она. Через некоторое время змея подняла голову и шею, приняв позу, обычно используемую для борьбы с другим самцом змеи, затем вытянула голову вперед и подбородком примяла сухой папоротник. Для герпетолога это был момент восхищения и уважения. Это было первое научное подтверждение того, что змея способна сознательно обеспечить себе лучший обзор – или попытаться сделать это. Позже он напишет: «Подтвердят ли будущие исследования возможность того, что самец 41 знал, что высохшее растение может помешать его удару через несколько часов или даже дней, и принял соответствующие меры? Действительно ли это животное демонстрировало то, что психологи называют умозаключением, когда новая проблема решается путем обобщения некоторого предыдущего опыта, в данном случае, возможно, путем опрокидывания самца-соперника?»
Глобальная перезагрузка в отношениях между людьми и другими животными, а также друг с другом, потребует новой оценки наблюдательной эмпатии. Возможно, когда-нибудь критический антропоморфизм будут преподавать восторженным шестиклассникам, аспирантам по биологии или студентам-психологам, медикам, будущим воспитателям, учителям или политикам.
Грин так же, как Гордон Бургхардт и Пол Дейтон, верит, что человеческая способность воспринимать чувствами мир других животных однажды будет считаться необходимой для защиты всего живого, окружающего нас. Что развитие этой способности будет особенно важно для защиты не столь харизматичных животных, и особенно тех тварей, которые имеют возможность убить нас. «Мы говорим “сочувствие, эмпатия” – пишет Грин, – это вполне понятная натяжка, когда речь заходит о животных без меха или перьев, тем более, когда у них нет конечностей и подвижных век. Тем не менее, если люди начнут ценить гремучих змей, то изменить отношение к беркутам и барсукам будет намного легче». Грин сдержанно оптимистичен в отношении изменения взглядов. Если верить фотографиям маленького мальчика в подгузнике, сделанным Робином Муром, то даже у кузнечиков есть шанс.
Глава 6. Тесная связь со всем, что нас окружает
Большинство людей в детстве оказываются способными завязать глубокие тесные взаимоотношения с другими животными, а затем наступает своего рода амнезия. Однако некоторые никогда не теряют этого навыка, а кто-то открывает его для себя заново и посредством этого умения попадает в иной, неизведанный мир.
Когда Алан Рабинович рос в Бруклине, он так сильно заикался, что не мог общаться с другими людьми. Иногда, когда он пытался заговорить, его тело сотрясалось в болезненных спазмах. В то время, в 1950-х годах, это состояние было известно как «замороженный рот». «В детстве я каждый день приходил домой из школы, где тосковал по темноте и безопасности своего шкафа», – вспоминал он в интервью 2014 года, данном им Диане Рем.
Когда ему было четыре или пять лет, случилось нечто удивительное. То, что определило его дальнейшую жизнь. Он понял, что может разговаривать с животными. Сначала он обращался к своим питомцам, «хомячкам, песчанкам – домашним животным в нью-йоркском стиле». Однажды утром отец повел его в зоопарк Бронкса и там с удивлением увидел, как преобразился его сын. Алан чувствовал себя комфортно, его напряжение спало. Посещение зоопарка стало ритуалом.
«В то время как все остальные кошки набрасывались на решетку, рычали и визжали, ягуар всегда был тихим. Он стоял или лежал в задней части клетки, стараясь держаться подальше от людей, которые подходили к решеткам. Именно туда я и направлялся, оставаясь у вольера до тех пор, пока ягуар не подходил ко мне вплотную. И тогда я начинал нашептывать ему что-то».
Алан провел много часов, разговаривая с ягуаром и прислушиваясь к нему. В это время его лечили терапевты и даже гипнотизер. Ему прописали медикаментозную и шоковую терапию – впоследствии дискредитированный прием лечения заикания.
Ничего не помогало. Ожидания взрослых только нервировали его, усугубляя заикание, и на какое-то время он оставил попытки разговаривать с людьми. «Но ягуары ничего от меня не ждали. Они приняли меня таким, какой я есть. Слова выходили наружу. Я понял, что могу говорить с животными, что у них есть свои чувства и что они просто не могут выразить их. Эти животные были точно такими же, как я».
Когда его заикание уменьшилось, он дал замечательную клятву: «Я обещал им, что если когда-нибудь обрету свой голос, то буду голосом животных и я никогда не забуду этого обещания».
Рабинович выполнил свою клятву, в конце концов став зоологом, а затем директором всемирной некоммерческой организации Panthera, которая помогает защищать тридцать семь видов диких кошек по всему миру, включая ягуаров. Он рассказывал свою историю тем, кто хотел слушать, и многие были вдохновлены его рассказом. Рабинович (которого журнал «Тайм» назвал «Индианой Джонсом науки о дикой природе») рассказал мне историю своей личной встречи с животным в центральноамериканской стране Белиз.
Следы были замечены недалеко от его лагеря. «Не стоит идти в джунгли одному по разным причинам. Я прикинул, что пройду около часа по следам в надежде увидеть ягуара, – сказал он. – Иногда следы сворачивали в лес, а потом возвращались обратно. Я шел по этим следам дольше, чем планировал. Наступали сумерки, и я понял, что не могу оставаться один в джунглях после наступления темноты. А следы снова исчезли в лесу. Поэтому я решил вернуться в лагерь. Обернувшись, я увидел ягуара».
Позже Рабинович понял, что кошка исчезла в лесу и сделала круг. Вернувшись назад, она шла по следам Рабиновича в течение двадцати минут. «Я не собираюсь утверждать, что это не был волнующий момент, потому что это было бы ложью. Ягуар убьет не задумываясь. Было ужасно страшно. Ягуар преграждал мне путь обратно в лагерь, а я преграждал ему путь обратно в джунгли».
При встрече с крупной кошкой обычный порядок действий таков: не убегайте (это запускает в животном инстинкт погони). Вместо этого медленно отойдите назад и станьте больше, чем вы есть на самом деле – поднимите руки, помашите ими, крикните. Если все это не сработает, защитите затылок и голову. Именно этому протоколу и должен был следовать Рабинович. Но он этого не сделал.
«Я сделал то же, что вы делаете при встрече с приматами, – сказал он. – Я сделал себя маленьким. Я сел. И тут произошло нечто удивительное: ягуар тоже сел. Я был поражен. Не могу сказать вам, почему я сел. Сам не знаю. Как только я присел на корточки, мы оба посмотрели друг другу в глаза. Я сразу понял, что он не собирается нападать на меня. Этот момент остро напомнил мне все те дни, когда я ходил в зоопарк Бронкса. Глаза дикого ягуара очень сильно отличаются от глаз ягуара из зоопарка, я увидел в этих глазах огромную силу».
Одна из интерпретаций этой встречи достаточно проста: животное ищет сигналы намерения – это хищник, который хочет съесть меня? или это потенциальная еда?
