– Ну, не всех…
– А ты сказал: всех.
– В своем весе, разумеется, в масштабе города…
– Ну, это я понимаю. – Он даже обиделся. – Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я сам боролся в юности, ты мне не веришь, пощупай мускулы! Я отлично боролся, пока мне не оторвало ногу в войну… – Он хлопнул по искусственной ноге палкой. – Я знаешь как тебя терпел? Педсовет настаивает: исключить, а я упрашиваю: пока, товарищи, повременим, потормошите его, может, разойдется, поспрашивайте, подход найдите. Я-то уж тебя тормошил на посмешище классу. И ничего, вытягивал. С трудом вытягивал. Навстречу шел художественному таланту, да ты это чувствовал, между нами. Помнишь, ты мне детство Маяковского рассказывал? Начал так: «Маяковский в детстве залезал в кувшины и оттуда читал своей сестре стихи». Я – вопрос: «А почему он туда залезал?» – «Потому что резонанс был хороший», – ты мне отвечаешь. «Верно, – говорю, – очень даже верно и точно». Вот до чего доходило! Тройку-то хочется поставить, но вроде бы за один такой ответ неудобно и кощунственно. Не думай, что я тебя за стенгазеты держал, не в них дело…
Мы посмеялись, вспомнили, сколько раз он меня домой отсылал, он все помнил, редкий старик. Один, говорит, в поле не воин, а то бы он меня и на третий год оставил, педсовет решал. Жалко, говорит, было со мной расставаться, несмотря на все мои сплошные единицы. Безумно рад, что я сейчас за ум взялся, в вечерку поступил, рано или поздно, говорит, все равно это должно было произойти, учеников он знает как пять пальцев…
– Значит, ты пришел ко мне, сынок, я все понял… Значит, я хороший человек, не так ли? Между нами, я хороший человек?
– Что за вопрос!
– Нет, нет, я к слову, видишь ли… некоторые считают, что я нехороший человек, ну, это я так…
– Кто считает?
– А мало ли, находятся такие. Мало ли кто что считает, верно я говорю?
– Наверное, верно.
– Тебе мой совет: не всех слушай. Ты понял? Не всех. Кое-кого. Кого сам считаешь, того и слушай, вот что я тебе скажу, сынок. А впрочем, ты-то наверняка вообще ничего не слушаешь. Зря я тебе советы подаю. Директор школы подает ужасные советы своему ученику, кошмар! Ты, между прочим, меня тоже не очень слушай. Потому что я запреподавался, между нами. Тебе сколько лет?
– Шестнадцать.
– Между нами, как ты все-таки выиграл этот диплом, сложная ведь штука, а?
– Немножко сложная.
– Ха, немножко, ты не дури, ты знаешь, с кем разговариваешь? С директором школы, со стариком. Нечего дурить, и отвечай: как тебе удалось выиграть, сынок?
Я не знал, как ему ответить на такой вопрос, и сказал:
– Я бил под дых, Хачик Грантович, вот сюда. Всех бил под дых…
Я показал на нем, как это делается, и он замахнулся на меня палкой:
– Но, но, не смей!
– Троих под дых, – сказал я, – просто удалось.
– Прелесть! – сказал он. – Троих под дых! Это очень здорово! Отлично! Между нами, стоит дать под дых одному товарищу, я бы тебе был премного благодарен, сынок. Я шучу, между нами. Ба! Про угощение-то я забыл!..
От угощения я отказался, спешил домой. Я взял у старика диплом и сунул за пазуху.
Пел про Барса пикованного внук директора.
– Нужно отобрать у него кошку, – сказал я, – она его крепко царапает.
– Да, кошку следует отобрать, – сказал старик, – брось кошку!
Внук кошку не бросил.
– Вот на вид ты кажешься дурашливым, – сказал мне старик, прищурившись, – «чего» да «что» все время. Будто бы непонятливый на первый взгляд. А выходит? Один диплом у тебя уже имеется, и еще будет.
Мы попрощались, старик растрогался, вышел со мной на улицу, но я его отослал назад: как бы не простудился.
По этой аллее шагал я каждый день в школу, бесцельно занимать место у окна. Старик в меня верил, поэтому я к нему и зашел. А разве не верил в меня Азимов? Только так. Чемпион родного города…
Он поставит цветы в вазу, поднимется у него настроение, этого мне и хотелось. Трудно понять, с какой стати Ирка подскочила ко мне в цирке в узком проходе на пути в раздевалку и сунула этот букет. Тут уж я ее, конечно, поцеловал, елки-палки. Не думал я ее увидеть, давно с ней все покончено, и опять появляется на горизонте, елки-палки.
Я вспомнил внука с кошкой и запел:
Слон пико-о-ванный,
Барсик пи-ко-ванный!
23
– Где ты так долго пропадал? – открыл мне отец. – Физкульт-привет! – Он был чем-то возбужден.
Я вошел в комнату.
– Знаем, знаем, – сказала мама, – видели!
– Мы видели, – сказал отец. – Ты нас не приглашал, но мы там были.
– Он еще улыбается! – сказала мать. – Я чуть не закричала, чтобы прекратили драчку…
– Она действительно чуть не закричала, – сказал отец.
– Во-во, – сказал я, – от нее можно ожидать.
– Не устраивайте шума! – сказал отец. – Я, признаться, в восторге! Я видел все своими глазами, и я в восторге!
– Не смей ему этого говорить, ты с ума сошел!
– А я в восторге, – повторил отец. – Ему трудно пришлось, это верно, а кому не трудно приходится в наше время? Я много пережил, но финал феноменальный…
– А по-моему, ужасно, – сказала мать.
– Мы поздравляем тебя, – сказал отец, не обращая на нее внимания. Он протянул мне руку торжественно, как в кино на официальном приеме.
– Я вас не заметил, правда вы там были?
– Представь себе! – Отец откупоривал бутылку сухого вина.
– Я немного задержался, – сказал я, – а вы сразу уехали?
– Да, мы сразу уехали.
Я вынул из-за пазухи диплом и положил на стол. Родители меня ждали. Стол был накрыт на троих. Мои родители собирались отпраздновать вместе со мной мою победу, кто бы подумал!
– Сейчас мы разопьем бутылочку винца за твое здоровье и успехи, – сказал отец, ставя бутылку на стол. – Ты не пошел по музыкальной стезе, хотя это нас и огорчает, но я был свидетелем, как мой сын, родной мой сын, я подчеркиваю это, отдубасил такого верзилу, что, честно сознаться…
– Перестань, – сказала мама.
– Хорошо, я перестану, но я сказал, что думал.
У мамы подгорало на кухне, и она выскочила из-за стола.
Жаркое сгорело не совсем, и мы уселись в теплой и дружеской обстановке. Все было необычно, без скандалов, мамаша хлебнула полстакана и пустилась в рассказы:
– Ведь я на драматических курсах училась, у меня ведь способности к сцене были большие, милые мои. Когда я экзамен сдавала, куклу представляла, то получила пятерку, не надо забывать! И еще я читала басню Крылова «Волк и Ягненок». Там есть такие слова: «Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом здесь чистое питье мое мутить с песком и илом…» А Ягненок отвечает: «Когда светлейший Волк позволит» (это Ягненок говорит), и еще я читала монолог Годунова, у меня есть тетрадка, нам Муров преподавал, а Муров сейчас седой старик… Был еще Туганов, однофамилец тому Туганову, а потом был еще жокей Туганов… Я вам продолжу басню…
