– Парень?
Хотелось поскорее уйти из этой комнаты и больше никогда не возвращаться. Вырваться из плена воспоминаний и вычеркнуть их из памяти, но что-то держало и не давало сделать шаг. Горькое чувство раскаяния или вины постепенно окутывало и не выпускало. Оно требовало чего-то нежданного, непонятного. Мучительное ощущение вдруг завладело сердцем.
– Послушай Мария, что ты хочешь чтобы я сказала. Что мне жаль того, что я бросила тебя? Но ведь ты сама виновата в этом. Ты с твоими дурацкими правилами, с твоей жадностью…
– Бережливостью.
– Называй, как хочешь. Я хотела другого. Другого понимаешь. Свободы, а ты давила меня словно паучиха.
– И однако же, самое лучшее, что сделала для тебя твоя мать, это привезла тебя ко мне. А я, только после смерти твоего отца поняла, ты – все, что у меня осталось.
– Но тогда зачем ты мучила меня?
– Мучила?
– Да, я помню только одно. Помню, как ненавидела тебя, как хотела, чтобы ты поскорее умерла.
Усмешка, что появилась на губах Марии, была пугающей.
– А я, очень любила тебя. Может быть, я не слишком могла показывать эту свою любовь, но знаешь, – губы её дрогнули, она отвела полуслепой взгляд, – я страшно боялась потерять тебя. Но, всё-таки потеряла. Да.
Словно волна подкатила к горлу. Татьяна почувствовала всю несправедливость своих обвинений, страшный укор собственной совести. Она повернулась к окну и быстро дёрнула штору, обернулась и посмотрела на ту, что лежала там, в глубине комнаты на старой довоенной кровати.
В одно мгновение она увидела не старуху, не злобное сморщенное от боли и старости лицо, не упрямые сухие губы и не костлявые руки, она увидела ту, что жестоко сломала её когда-то. Почти разрубила на части, потом снова собрала в другой, совершенно иной образ. Ту, что вдохнула в неё совершенно другую жизнь, что почти схватила за горло глупую девчонку и вытряхнула из неё бестолковый дух и наполнила этот пустой сосуд железной волей.
Да, она сломала её, но только, для того чтобы собрать заново.
– Прости Мария, – прошептала Татьяна, – прости.
Но взгляд Марии Воронцовой уже потух.
2
Вечерняя прохлада ударила в лицо, Воронцова поморщилась, накинула капюшон, чтобы накрапывающий дождь, не намочил волосы. Домой хотелось приехать не всклокоченной, от ветра и дождя. И чтобы Юра, как обычно, поцеловал её в холодные щёки, а она прижалась к нему тепленькому, разгоряченному кухней.
К машине шла быстро. Стоянка почти опустела. Каждый день Воронцова выезжала отсюда последней.
– Добрый вечер, – услышала она и обернулась.
Неподалёку стоял парень, капюшон куртки наполовину скрывал его лицо и когда он подошел ближе это лицо показалось очень знакомым. Она почти тут же вспомнила, этого смазливого альфонса. Но что ему нужно здесь, на стоянке возле суда, почти ночью?
– Это ты? – усмехнулась судья. – Что так поздно?
– Я хотел сказать вам кое-что.
Воронцова вспомнила, что Мария говорила про какого-то парня.
– Ты следишь за мной?
– Вы получили моё письмо?
– Постой, так это ты написал то глупое письмо, что всё обо мне знаешь? Как ты можешь всё обо мне знать, если я сама порой путаюсь.
– Да это было глупо, согласен. Но всё-таки я знаю что-то про вас.
– И что ты хочешь, чтобы я заплатила тебе деньги? Не смеши. Там не за что платить. Не трать зря время. Я понимаю, деньги тебе нужны. Что, выгнала тебя дочка Протасова? Но я то тут не причём?
Воронцова открыла дверь машины и уже собралась сесть.
– Я – ваш сын! – с обиженной резкостью выкрикнул парень.
Движения судьи замедлились. Лицо словно маска. Она повернулась к нему, смерила холодным взглядом.
– Я – ваш – сын, – сказал он выделяя каждое слово. – Тот, кого ваша мать продала за пять тысяч долларов.
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом она сказала:
– Убирайся вон! Пошел вон!
Парень усмехнулся, но эта усмешка показалась улыбкой с того света. Потом он повернулся и пошел.
3
Огни фар слепят глаза. Шум машин, сигналы и мелкие капли дождя на стекле. Какое-то время она ехала и ни о чём не думала. Словно в попытке спастись отключилась короткая память. Мысли застыли, они прекратили движение и оставили пустым пространство не заполненное ещё пока ничем.
Воронцова подъехала к дому, глянула на окно. Свет в кухне – Юра накрывает ужин. Вышла из машины, нажала кнопку сигнализации и решительно двинулась к подъезду. В парадном светло, чисто. Воронцова быстро поднималась по лестнице. Пролёт, ещё пролет. Сейчас спустя минуту она посмотрит в глаза самому близкому человеку. Ведь он единственный, кто есть у неё. Шаги всё медленнее, всё труднее.
У двери она вздохнула, вытащила ключ, вставила в замок, повернула и дверь распахнулась. А вместе с ней и мысли бросились стремительно нагонять упущенное. Руки похолодели и задрожали. Судья вошла в квартиру, закрыла за собой дверь и прижалась к откосу. Она смотрела на свет из проёма кухни и почувствовала, как тело стала прошибать мелкая дрожь.
– Танюша?! – послышалось из кухни и когда она не ответила, Юра вышел прихожую. – Чего не отзываешься?
Татьяна посмотрела испуганно, а потом сорвалась с места и кинулась к нему:
– Юра! Юра! Милый мой, прости меня! Я видела его сейчас! Это он! Он!
В недоумении и неожиданности Юра схватил Татьяну за руки:
– В чём дело? Кого ты видела? Кто он?
– Юрочка, милый, я виновата, страшно перед тобой виновата! Ведь я не знала, совсем ничего не знала! – кричала она.
– Да что с тобой? – он встряхнул её и посадил на стул. – Я принесу воды.
Теперь она уже не могла успокоиться, то, что рвалось наружу, возможно втайне от неё самой копилось годами. Нет, это не горечь и не обида, и не чувство вины. Это было другое, что-то непоправимое, чего уже никогда нельзя изменить. Это было то, чего никогда не исправить, не от того, что знал и не исправил, а того, что вот только сейчас понял жестокую правду, а сделать уже ничего нельзя.
– Юра, я видела его – своего сына.
– Что? У тебя есть сын? – он протянул стакан с водой, но замер на полпути.
– Представляешь? Я сама не знала, – она смотрела ему в глаза и понимала это звучит глупо. И во взгляде его она увидела непонимание, но больше никак не могла высказать то, что произнесла. – Я сама не знала!
– Как не знала? Ты что не помнишь, как родила ребёнка? Что это значит?
Воронцова закрыла лицо ладонями и провела по щекам:
